Скоропостижно и особенно, что расстраивало, несимпатично. Ладно бы, как все нормальные люди – во сне, тихо и достойно. Или с надрывным протестом бы кони двинул — прямо на рабочем месте в обширном инфаркте. Пусть бы судачили и жалели, что сгорел на работе. А того лучше скончался бы в аварии, как невинная жертва. Тогда бы точно было не зря. Тогда кончина имела бы хоть какой-то смысл, и уж точно душераздирающую эпитафию на его надгробном камне. А так, что теперь напишут? Подавился оливкой? Стыдоба, да и только…

Примерно так размышлял Иннокентий, пока томился в одиноком ожидании своей очереди на суд небесный. Не так он себе всё приставлял, не так. Вообще, было всё не так! Ни тебе яркого сияния с неба, ни белого длинного коридора. И где этот свет в конце туннеля, о котором так смачно рассказывал Петюня из соседнего подъезда после того, как побывал в двухчасовой коме, когда его шандарахнуло током? Звездун! Ничего такого нету и даже близко! Иннокентий осмотрелся ещё раз. Старый подъезд хрущёвки со стенами цвета пережёванной травы. Разве что потолок побелен и пол не заплёванный, а так типичная знакомая атмосфера. «Халтура! — махнул он бестелесной рукой, — даже на том свете химичат! А Петюня брехун! Вот бы вернуться и начистить ему физиономию…»
— Неа, чтобы вернуться нужна более внушительная причина, — совсем рядом уныло брякнул голос.

Иннокентий медленно повернул голову и увидел сидящего рядом с ним на ступенях худого, почти прозрачного пацана в просторных белых одеждах, смахивающих на пижаму.
— Ты кто? – Кеша уставился на призрак, внимательно разглядывая кислое лицо пацана. И последнее ему показалось знакомым.
— Твой Ангел-хранитель, — подмигнул тот, но совсем невесело.
— Офигеть…
— Сам в шоке, — согласился с Кешей новоявленный Ангел.
— А это… Чё Сам не пришёл? – Иннокентий взглядом указал наверх.
— Не время пока. Не заслужил.
— А ты значит заслужил? – обиделся Кеша
— Неа, и я тоже не заслужил. Иначе бы, чтобы я с тобой сейчас тут делал? Отрабатываю свои бока…Ну то есть, грехи. – Ангел посмотрел на свои руки, где были слабо видны следы от уколов, и Кешу вдруг осенило откуда ему знакомо лицо мальчишки.
— Э…Так ты Витёк из шестой квартиры, который ширялся постоянно в подъезде и потом втыкал на ступеньках. Баба Зина всегда ругалась, что… Подожди так ты это, умер от передоза ещё, когда я в школу ходил! А мне сейчас уже почти сороковник!
— Я же говорю, что отрабатываю. Это долгий процесс.
— А я тут причём?
— На таких, как ты и отрабатываю, — выдохнул Витёк-Ангел и покачал головой, — на тебе застопорился, сложный ты, ни фига не хочешь понимать. Ни знаков, ни намёков, ни снов…
— В смысле?! – возмутился Иннокентий. – А что не так? Я никого не убивал, ни обворовывал, ни насильничал, и как ты, не ширялся… В чём собственно дело?

— В соответствии теории с практикой. Вроде бы теорию знаешь, а применить не можешь. Здесь у тебя по нулям. А то, что ты правила безопасности на отлично знаешь — не убий, не укради, не прелюбодействуй и дальше по списку – это похвально, но недостаточно для прохождения жизненного курса.
— Что за пурга! – рассердился Иннокентий. – Какие такие курсы, какое несоответствие?!

Витёк-Ангел, прищурил ничего не выражающие глаза и поджал губы в злой усмешке:
— Как-то в детстве тебе нравилось плавание, — Кеша хотел возмутиться, но Витёк щёлкнул пальцами, призывая к тишине, и Иннокентий, крякнув, замолчал — рот перестал ему подчиняться. – Я знаю со стопроцентной точностью, что тебе нравилось плавать. Или ты забыл, кто я? Так вот, нравилось плавание, но бассейн был далековато и к тому же твои друзья фанатели от футбола. И ты выбрал футбол, хотя футболист, я тебе скажу, из тебя хреновый. Ну ты и сам в курсе. Пришлось вывихнуть тебе ногу… Но, Кеша, ты же понимаешь, это было для твоих же благ! – сразу же оправдался Ангел. – Тебе прописали водные процедуры в течении месяца, и я для укрепления результата свёл тебя в бассейне с классной девчонкой из группы по плаванию. Но снова не сработало. Ты послушал пьяный базар твоего папаши – далеко, несерьёзно, «не мужское дело ластами грести!» и сорвался с крючка, распрощавшись с плаванием и с первой любовью. Ладно, поехали дальше, но не так подробно, по-быстрому, а то моё время на нравоучения истекает. – Кеша заметил, что Витёк побледнел и стал ещё более прозрачным. — Ты хотел пойти после школы в морское училище. Собирал модели кораблей, интересовался научной литературой по этому делу. А стал кем? Шахтёром. Все пацаны туда шли, зарплата неплохая и ты пошёл за компанию. Любил одну, женился на другой. Развёлся. Влюбился, но переспал с другой. Не хотел, но женился второй раз. Хотел всегда собаку, кормишь хомячков. Хотел жить возле моря, живёшь между карьеров…. Короче, Кеша, просто спрошу, зачем тебе жизнь?
— Мне?
— Но не мне же! Мне уже поздно думать об этом.
— А мне? Разве я не того… разве я не умер?
— Зависит от тебя, — Витёк стал практически невидимым.
— В смысле?
— Поднимай свою задницу и действуй! Вставай! – заорал Ангел и пропал.

В эту же минуту Иннокентия тряхнуло, взорвало и вытошнило на кровать. Схватившись за горло, он хрипел, а его жена остервенело била его по спине, ругаясь на весь мир, на него, на пятилетнего сына, стоявшего тут же с заплаканным перекошенным лицом:
— Поднимайся же, вставай! Кеша, чёрт! Толик, я сколько раз тебе говорила, когда папка спит не играй рядом. Нет же, тебя сюда прёт и прёт!
— Что случилось? – Кеша постепенно приходил в себя. В голове гудело, а в горле жгло.
— Что-что? Баловался этими как их там эм-эн-дэмсами – подкидывал и ртом ловил. И одна залетела тебе в рот! Хорошо, хоть догадался меня позвать! – жена заревела, и схватив Толика за руку, отвесила хорошего ляписа по мягкому месту, — отец чуть не окочурился из-за тебя!

Иннокентий смотрел на орущую жену в цветастом халате с фиолетовой бигуди на лбу, на сопливого, измазанного шоколадом, растрёпанного Толика и думал, что на этот раз Витёк-Ангел заморочился основательно, раз чуть не лишил его жизни. Это было почти смешно и абсолютно неправдоподобно. Кеша тряхнул головой: надо же такому приснится! Чудной сон он не стал рассказывать супруге, пожалел её нервы. Как говорила его бабуля – дурное спит, дурное и снится, и не хрен это передавать дальше! К вечеру утреннее происшествие позабылось, и семейка в полном составе ужинала на тесной кухне. Жена как обычно о чём-то трещала, неважном и неинтересном, дети вяло «мучали» суп-харчо, а Кеша, собрав на кусок хлеба оставшуюся юшку, закинул его в рот, и собирался удалится на свой диван перед телевизором. Он встал, по-хозяйски потянулся, и хотел уже выйти, как жена вдруг сказала:
— Представляешь, наш Данька решил податься в танцоры! В балет! – она бросила уничижающий взгляд на склонившегося над супом мальчика восьми лет. – Он хочет, чтобы над ним все в классе издевались! И всё из-за этой ихней училки, которая таскала их на балет, а потом приводила людей из театра агитировать на танцы. Видите ли, им мальчики нужны! А этот повёлся! Что молчишь? Давай скажи отцу, что ты удумал!
— Да, я хочу танцевать! Мне нравится! – воинственно прошипел Даня, не отрывая глаз от супа.
— Смеяться же все будут, дурень! – не унималась мать. – Кеша, скажи ему!

Иннокентий хотел возмутиться и как следует объяснить сыну правду жизни, но у него вдруг свело в горле, а перед глазами всплыла физиономия прозрачного Витька. Он откашлялся, выдохнул и громогласно заявил:
— Насрать на всех! Главное, что ему нравится! Молодец, сын, характер – это мужское качество, даже у танцующего мужика.

Даня сорвался с места и кинулся обнимать отца. В эту секунду в окно кухни ударилась огромная ночная бабочка. Иннокентий вздрогнул, и на всякий случай подмигнул мотыльку, как давнему знакомому…

Автор: Ира Берсет