Это все, Элла! Я украл колбасу! – выпалил он и залпом выпил целый стакан воды. – Что значит – ты украл колбасу? – недоумевала Элла Самуиловна.
|
– Это то и значит! Это то и значит, Элла! Я не смог! Я украл государственную колбасу, и за мной скоро придут! – с этими словами Гриша Перцман вынул из внутреннего кармана половину кольца краковской. – Гриша, может я ничего не понимаю в кражах, но если ты уж встал на этот скользкий путь бандитизма, то почему только половина? – продолжала удивляться жена. – Гриша, тебя никто не расстреляет, – спокойно сказала Элла Самуиловна. – Если ты когда-нибудь и умрешь, то от инфаркта, который получишь, думая, что ты кому-то нужен. Поц! Ты даже доесть эти улики не смог! Ты понимаешь, что если тебя и арестуют, то все милиционеры умрут от смеха, когда будут тебя допрашивать! Ты понимаешь, что таких, как ты, в тюрьму никогда не садят, потому что люди специально будут убивать, грабить и уклоняться от службы в Советской армии, чтобы сесть с тобой в одной камере и всегда иметь хорошее настроение, наблюдая за тобой и аплодируя, как акробату в цирке? – Элла, ты жестокий человек, Элла! Что мне делать? Что мне делать, Элла? Я больше не могу уничтожать эти улики, у меня полный живот этой колбасы! – Как это выбросить? – в дверь заглянула соседка Зина Хаскина. – Кто же выбрасывает новую колбасу? Я не знаю, есть ли у вас родственник, который Ротшильд, но вы таки зажрались! Выкинуть колбасу! Да как у вас рот за такое повернуться может, чтоб сказать! Зина Хаскина забрала колбасу и вышла. – Элла, – после паузы прошептал Гриша Перцман. – Что еще? Ты решил меня окончательно доконать? – Меня теперь не посадят? – К сожалению, нет. – Ты жестокая женщина, Элла, ты жестокая женщина. /КР:/Мне знакома жизнь в большой коммунальной квартире: 10 комнат, только взрослых более 30 человек, 2 туалета, один из которых никогда не работал и т.д. .../
|
|
|
|
|
|
| |
