Лотосы на могилу
Дюк пробирался сквозь густые джунгли. Дождь хлестал, как из ведра, мертвые шли по пятам, и в их планы входило одно – разделаться с ним. Впереди показались какие-то строения, и он рванул, что есть мочи, чтобы поскорее выбраться из зарослей. Теперь было все равно, кто его встретит – унылые хижины, вьетнамцы, главное это должны быть люди. Живые люди.
А все началось, когда Дюк, вместе со своим другом Харри, приехали на отдых в приветливый, солнечный Вьетнам. Их не пугало, что американцев не любят, в крайнем случае, Харри представлялся англичанином, чтобы(по его словам) их не накормили отравой вместо еды. А экзотическая еда могла в любой момент стать несъедобной, любил добавлять Харри, чем смешил своего друга. Никто не показывал на них пальцем и не шептался за спиной.
Однажды Харри сдался:
– Все здесь нормально и никто не собирается нас клеймить ужасами вьетнамской войны.
– Это в крови, этот позор,- не согласился Дюк,- поэтому я все равно думаю, найдется человек, напомнивший нам о прошлом.
– Ну, ты, как хочешь, а я сегодня останусь у той девочки, которая приглашает меня к себе уже в третий раз.
– Не разочаруй ее, Харрисон,- усмехнулся Дюк. Ему было скучно в номере одному и, решив немного прогуляться, он отправился к озеру, что располагалось на окраине поселка. Зашел в небольшое кафе, где открывался чудесный вид. Розовые лотосы с крупными соцветиями – настоящая гордость провинции Даклак. Дюк улыбнулся, красота очаровывала, и на душе становилось тепло.
Из Ханоя, друзья приехали в этот поселок, которого-то и на карте не каждой отметят. Небольшой, но аккуратный, жители, по-английски, не особо говорят. Дюк неплохо владел, вьетнамским языком. По роду деятельности, он являлся торговым представителем, и фирма, где он работал, часто вела дела с партнерами в Юго-восточной Азии.
Дюк отпил из бокала пиво, оно отличалось от американского и казалось более ароматным и вкусным.
Холодный ветерок пробежал по ногам. Дюк поежился и увидел вошедшего старика. Он поклонился и, улыбаясь, спросил можно ли присесть за столик чужестранца. У старика был легкий тремор рук, кожа которых покрывали коричневые старческие пятна. Голова тоже ходила ходуном, но улыбка не сходила с лица. Он заговорил на старом диалекте, и Дюк плохо понимал его.
– Американец? – спросил улыбчивый старичок.
– Ага,- кивнул Дюк,- красиво у вас здесь.
Ему хотелось, чтобы старик поскорее отвязался, а тот, убрав длинные сальные волосы с лица, показал на место, где раньше было ухо, теперь безобразный шрам, который старик прятал за спутанными волосами покрытыми сединой.
– Американский солдат,- проговорил старик,- отрезал мне ухо и повесил, как сушеный мит на струну. Мою жену Хань заставили встать на колени и выстрелили в голову, потом меня чуть не убили, но началась стрельба. Американцы кричали: « Вьетконговцы»!!! А я смеялся, упав лицом в грязь. Руки связаны, рядом жена, голова ее в крови, но я все еще верил, что ее могут спасти. А когда все закончилось, вступил в партизанский отряд, взял в руки оружие и стал теми самыми неуловимым «Чарли» - партизанами, которых так боялись американские солдаты.
– Скажу по секрету,- Дюк пытался выглядеть, как можно дружелюбнее,- мы приехали с другом и до сих пор его пробирает ужас, если кто узнает, что мы американцы. Но столько лет прошло, теперь у нас нет ненависти друг к другу.
– Конечно,- голова старика затряслась еще сильнее,- столько лет прошло…
Потом он попытался встать, больная нога не хотела слушаться, Дюк помог ему, ощущая, как на спине выступил пот. Он быстро расплатился, желая поскорее вернуться в гостиницу, размышляя, что и Харри уже должен вернуться.
На берегу живописной набережной собралась небольшая компания молодых людей, они кричали и спорили, и Дюк решил пройти через кусты, чтобы не сталкиваться с ними. Не то, что он был трусом, но в чужой стране не хотелось ввязаться в неприятную историю.
Когда он сделал несколько шагов, то пригнулся от автоматной очереди, которая срезала верхушки травы над головой. От непонимания происходящего, Дюк застыл в немой позе, присев на корточки. Сердце похолодело. На лбу выступили капельки пота. Затем он раздвинул кусты, понимая, что набережная исчезла, вместо компании молодых вьетнамцев, он увидел небольшой отряд солдат в американской форме. Помотал головой, думая, что делать, приподнялся, видя, что они проходят мимо. Хотелось крикнуть: « Эй, ребята, я же свой»! Однако слова застряли в горле. Во рту пересохло, очень хотелось пить. Тем более, когда рядом вода, а выйти опасно. Дюк приподнялся, выглядывая и зарослей, которые щекотали лицо и, все-таки, окрикнул солдат, с ужасом понимая, что из его рта вылетают слова на вьетнамском языке.
Солдаты, резко остановившись, повернулись. Тот, что был повыше, показал на него пальцем, потом улыбнулся, перевернув руку ладонью вверх, и поманил Дюка к себе. Он осторожно вышел, чувствуя, что это плохая затея. Сержант навел на него ствол Ithaca M37, оскаливаясь в улыбке, которая больше подошла бультерьеру.
– Шарки, пристрели этого желтозадого! – Крикнул высокий.
– Давай лучше поохотимся, Билли,- предложил Шарки,- размяться хочется, ты как Спенсер? – он мотнул в сторону рядового жующего огрызок сигары.
– Я только «за»,- согласился Спенсер, проверив заряд штурмовой винтовки CAR-15.
Дюк застыл, цепенея от ужаса, а потом побежал. Это решение пришло в голову так стремительно, но именно внезапное бегство спасло его в первые минуты от гибели.
Пули просвистели над головой, врезаясь в кору деревьев, отскакивая рикошетом от камней. Дюк чудом еще оставался жив и бежал, что есть сил, задыхаясь, не разбирая дороги, пока не поскользнулся и не покатился в овраг, запутавшись в колючках и лианах. Перед глазами все закрутилось: голубой, словно вырванный из неба кусок, похожий на лоскут в пестрой зелени джунглей, оттенки красного, коричневого, желтого, зеленого, плясали перед глазами, вызывая тошноту. Потом глухой удар и темнота.
Его разбудил шум дождя, и капли, падающие на лицо перепачканное грязью. Дюк попытался встать, понимая, что не может опереться на левую ногу. Ощупав лодыжку, он пришел к мнению, что кость цела, но поврежденные связки ныли, как и ободранные колени. Он посмотрел на руки, поднес их к лицу, как можно ближе, так как перед глазами все расплывалось. Солдаты ушли, а Дюка не покидало чувство, что он точно сам не свой, будто его засосало в провал во времени, и он оказался в далеком прошлом, когда шла война во Вьетнаме. Потом он вспомнил старика с трясущейся головой и уродливый шрам от отрезанного уха под спутанными волосами.
Дождь усилился, Дюк промок до нитки и чувствовал, что начинает мерзнуть. Дрожь пронизывала каждый сантиметр и, поднявшись, он попытался выбраться из оврага. Наступать на ногу казалось невозможным, он выломал палку, опробовал ее на прочность и, воспользовавшись ей как костылем, начал подниматься по скользкому склону. В голове крутилась мысль, что повторное падение может стать последним, и Дюк поднимался пусть и медленно, но стараясь не поскользнуться и не потерять равновесие.
Небо сливалось с зелеными зарослями, дождь лил с такой силой, что у Дюка было лишь одно желание найти укрытие и согреться. Не вспоминая Харри, перестав думать о солдатах, пытавшихся убить его. Он даже не думал о еде, так как голод, скручивающий желудок стал вторичным, после страха, боли в ноге и дрожью от холода.
Наконец, выбравшись, Дюк попытался сориентироваться, все казалось одинаковым. Джунгли обступили со всех сторон, как и стена дождя, который лил со всех сторон. Он двинулся вперед, надеясь, что ливень рано или поздно прекратится и удастся выбраться к людям. Однако джунгли становились гуще. С тем, что одежда промокла насквозь, Дюк смирился, идти стало легче после того, как он, оторвав рукав рубашки, сделал тугую повязку. Именно в тот момент, когда Дюк снял с себя рубашку, он не узнал одежду, как и тело, словно это был не он, а кто-то другой. Смуглая кожа, рабочие руки, он опустил глаза на рваные тапки, походившие на кеды без шнурков и, непонимающе, опустился в траву.
Шорох за спиной заставил вздрогнуть, Дюк, осторожно приподнявшись, посмотрел, что могло стать его причиной. И увидел тех самых солдат, которые крались за ним по пятам. Только с ними что-то было не так. Дюк в ужасе помотал головой, все вокруг стало странным: он, в чужом теле, непроходимые заросли, хотя он был рядом с набережной и солдаты… У них были лица мертвецов.
Дюк почувствовал, что еще немного и его начнет трясти не только от холода, сколько от ужаса и понимания того, что никто не придет на помощь.
Он не помнил их имен. Видел лишь выцветшие нашивки сержанта и оружие готовое выстрелить.
Лица со следами разложения, мутные глаза, изъеденные губы, которые практически отсутствовали, обнажая гнилые зубы. Мокрая одежда прилипла к тощим телам. Зловоние, которое распространялось, как ядовитый туман, было невыносимо мерзким. Дюк закрыл нос рукой, попятился назад, палка, на которую, так было удобно опираться, осталась одиноко лежать в кустах. Он боялся издать хотя бы звук, и шум дождя скрыл его бегство на некоторое время. Когда он отполз от преследователей метров на десять, то поднялся и побежал, несмотря на боль в ноге, хромая и спотыкаясь. Потом Дюк услышал крики, солдаты заметили движение в зарослях, и пустились вдогонку. Что-то придавало ему силы. Подгоняемый страхом, Дюк бежал, обдирая голые плечи; ветки больно хлестали по лицу, а колючки цеплялись за штаны, царапая кожу.
Впереди он увидел какие-то строения, это оказались крыши, покрытые соломой, поселок был рядом.
Когда он вылетел из зарослей, ободранный, мокрый с кровоподтеками и ссадинами по всему телу, к нему подбежала женщина, называя по имени. Только Дюк знал, что это имя не принадлежит ему.
– Ши, что случилось?! – в глазах женщины стояли слезы. Она обняла его, потом ослабила объятия, услышав его стон,- прости, я думала, что солдаты тебя убили.
Язык не слушался его и, подчиняясь чьей-то злой воле или шутке дьявола, Дюк проговорил:
– Хань, они идут за мной, они идут…
Силы оставили его, чувство усталости, проникающее во все части тела, связало несчастного, сделав беспомощным парализованным.
Хань оставила его лежащим на траве и побежала к соседним хижинам, она будто не знала, что бежать некуда, и время играет против всех жителей, ставшими заложниками войны.
Они вышли из зарослей, неторопливо осматриваясь, точно зная, что им никто не сможет помешать. Высокий сержант, сжимающий штурмовую винтовку, оскалился в улыбке, скорее похожей на гримасу смерти. Темные глаза, ставшие желтыми, ввалились, а через истлевшие щеки виднелись остатки зубов. Он неторопливо подошел к Дюку, пнув носком ботинка в живот. От боли перехватило дыхание, а в пустом желудке ухнуло. Дюк скорчился, а потом последовал удар в лицо. Перед глазами все сделалось кроваво-красным. Солдаты смеялись, ударяя его снова и снова. Трупное зловоние не давало отключиться, хотя Дюк молил Господа о том, чтобы смерть поскорее приняла его в свои объятия. Пока двое солдат избивали его, четверо отправились вглубь деревни. Адская музыка выстрелов и автоматных очередей резала слух, как и смех, похожий на булькающие спазмы в гниющих глотках мертвецов.
Хань выбежала к мужу( Дюк оказался, каким-то образом внутри его тела), пытаясь оттащить извергов. Они смеялись, ударив ее в грудь ногой, но, сколько было решимости в этой маленькой женщине. Боль оказалась сильнее страха перед смертью. Хань вцепилась в волосы тому, кого они называли Шарки, сдирая с него скальп, обнажая кости черепа. Потом она упала, получив удар в висок, а один из солдат, подняв Дюка, схватил его за ухо и, оскалившись, вытащил армейский нож.
Дюк знал, что произойдет дальше. Хань рывком поставили на колени, приводя в чувство. Заломили руки назад, стягивая веревкой. Потом сержант, которому она сорвала волосы вместе с гниющей кожей, выстрелил ей в голову. Дюк не слышал крик Хань, чувствовал лишь вкус ее крови, брызнувшей в лицо. Он знал, сопротивляться поздно, его сердце больше не скакало от ужаса, оно тряслось от скорби по тем, кто больше не сделает вдох, не скажет ни слова и не увидит неба. Он закрыл глаза, ощущая, как липкая кровь стекает из отрезанного уха по шее. Запах смерти перестал пугать, ему казалось, он стал таким легким и лишь где-то далеко слышались выстрелы и крики.
Он открыл глаза, видя перед собой траву и бегущие ноги, дым, огонь и что-то еще. Кровавый занавес затмевал глаза, но у Дюка не было сил пошевелиться. Кто-то, ухватив его под мышки, потащил по траве залитой кровью. Краем глаза Дюк увидел Хань в последний раз. Она лежала ничком, с неестественно вывернутыми ногами. Ужас сковал дыхание, Дюк понял, что не может дышать, жадно хватал воздух губами, словно рыба, выброшенная на песок.
********************************************
Его разбудил яркий свет и голоса. Харри склонился над ним, тоска и обреченность витали во взгляде, потом появился доктор, которому Харри что-то говорил, Дюк не мог разобрать что. Вьетнамский и английский перепутались в голове. Он все еще не мог понять, кто он и где находится, но все возвращалось, как и осознание того, что теперь он стал самим собой.
Позже он рассказал Харри все, что произошло. Однако, друг, хоть и делал вид, что верит ему, посчитал пережитое Дюком – странным стечением обстоятельств и остаточным явлением после сотрясения мозга. По его версии, его друга что-то напугало, и он побежал в лес, где упал в овраг. Его там и нашли, а мертвецы, жители деревни, которых расстреляли американцы – плод воображения.
Осталось два дня до отлета. Проливной дождь прекратился, и друзья решили зайти, по наставлению Дюка, в кафе, где он встретил старика. Дюк признался, что ему не дает покоя мысль о том, что он не сделал самого главного. Харрисон понимал, друга оставлять одного нельзя и решил подыграть ему. Все равно времени оставалось немного, и поход в кафе ничего не изменит в их планах.
Они заказали пива с креветками и любовались озером и лотосами, розовыми и красными, изредка перекидываясь словами. Разговор не клеился, Харри понимал, Дюка что-то тревожит. В конце концов, он спросил его напрямик, в чем дело.
– Прости, Харри, но я должен сделать это.
Он поднялся из-за стола, чтобы подойти к барной стойке. Харри не понимал, о чем он спрашивает бармена, а тот улыбался, кивал и что-то записывал в блокнот. Потом вырвал страницу, протягивая Дюку.
– Едем. У нас есть пара часов?
– Да,- Харри буднично пожал плечами, - куда хочешь отправиться?
– На кладбище,- коротко ответил Дюк.
Заказав такси, они ждали минут пятнадцать, подъехала машина, и они отправились в путь. Дорога оказалась не долгой. Дюк разговаривал с таксистом, и Харри ни черта не мог разобрать из этого, хотя что-то подсказывало ему, и он догадывался, чего хочет Дюк.
Когда они стояли у небольшого надгробья, Дюк удивленно пожал плечами:
– Я думал, он еще жив.
Склонившись, он положил на могилу два розовых лотоса, ощущая, что видения постепенно отпускают.
– Что написано на надгробье? – не выдержав, спросил Харри.
– То, что там похоронены Хань и Ши Хоанг, погибшие во время агрессии американских солдат на Даклак провинция Яшул 1972 год.
На небе ни что не предвещало грозы, но тучи набежали быстро. Первые капли дождя тяжелые, теплые упали на розовые лепестки. Дюк не стеснялся слез. Он смотрел на фото Ши, вспоминая о том, что случилось несколько дней и сорок четыре года назад. Искренно скорбя вместе с плачущим небом.
