Порой происходившие в мире события интерпретируются с точки зрения современного положения вещей, совершенно не задумываясь, что в былые времена ситуация могла складываться совершенно по-другому.
Ярким тому примером может служить современное арабско‑еврейское противостояние. Многим нашим современникам кажется, что так было всегда, однако они ошибаются хотя бы в силу кратковременности человеческой жизни. И то, что происходит сейчас или даже происходило 50 лет назад, вовсе необязательным было в более отдаленной перспективе. Случай, произошедший в нацистском Берлине в годы Второй мировой войны является тому подтверждением.
Предыстория тех событий такая. Жил себе в Берлине некий египтянин Мохаммед Хельми. Он происходил из семьи офицера египетской армии, а в Германию попал в 1922 году для получения медицинского образования. Однако после завершения обучения и получения диплома врача Хельми не возвратился на родину, а остался работать в Берлине, устроившись в престижную городскую больницу Роберта Коха в Моабите. К слову, две трети врачебного персонала клиники на тот момент времени составляли евреи, и неудивительно, что шефство над начинающим врачом взял на себя известный еврейский врач профессор Георг Клемперер.
Здесь следует уточниться. Многие думают, что мусульманская община в Германии возникла уже после Второй мировой войны. На самом деле, она существовала в стране задолго до этого. И это были не нищие беженцы с голодных, разрушенных войной или природными катаклизмами территорий, а грамотные и образованные люди. Они не считали евреев врагами, а поддерживали с ними близкие отношения. Последующие действия Мохаммеда Хельми служат тому подтверждением.
К сожалению, спокойная жизнь евреев в Германии закончилась с приходом к власти нацистов. Закрепившись во властных структурах, наци начали решительно «осваивать» жизненное пространство. Уже 1 апреля 1933 года они устроили антиеврейский бойкот, когда из многочисленных организаций начали с позором выгонять евреев. Статус врачей для персонала Моабита не стал для них индульгенцией. Нацистские штурмовики выгнали их всех из больницы, вывезли в старые армейские казармы, где подвергли жестоким истязаниям, после которых часть врачей впоследствии скончались.
Хельми перенес изгнание евреев из клиники вполне спокойно. Во-первых, он был не иудеем, а мусульманином. К людям, исповедующим ислам, нацистское руководство Германии относилось лояльно, надеясь использовать их в дальнейших своих действиях против Британии. А во-вторых, удаление евреев из медицинского заведения открывало новые возможности самому Хельми в плане профессионального роста и повышения статуса. Позднее он скромно скажет, что у него «появились вакансии». Немецкая же администрация Моабита в своем официальном отчете за 1934 год отмечало «прогерманскую позицию» Хельми, хотя и указывало, что он иностранец.
Если усреднить всю эту информацию, то получится, что Мохаммед Хельми просто совсем не интересовался политикой. Ему было все равно, кто правит Германией, а изгнанием евреев из больницы он использовал в чисто меркантильных интересах. Действительно, очень быстро, используя данные ему нацистами привилегии, Хельми из младшего врача стал старшим, что еще больше примирило его с существующим режимом. Правда, и немецкая сторона надеялась использовать доктора-мусульманина в своих целях. К тому же, за сохранение рабочих мест для людей исламского вероисповедания настаивало Министерство иностранных дел страны.
Заинтересованность германского руководства в мусульманах объяснялась его стремлением охватить своим влиянием территорию Ближнего Востока, в частности, и арабского мира в глобальном плане. С исламскими странами нацисты надеялись создать союзы против Британии и Франции. Сам глава пропагандистского ведомства Германии Йозеф Геббельс издал приказ, запрещающий представителям прессы совершать информационные нападки на мусульман. В том же русле составлялись и антиеврейские Нюрнбергские законы: в них совершенно не затрагивались интересы арабов. Наконец, в 1936 году состоялась встреча в МИДе Германии, где было решено поставить мусульман в одно положение с европейцами, что хотя и не дотягивало их до статуса арийцев, однако и не принижало их до уровня евреев, цыган и славян.
Правда, в случае с Хельми данные реверансы германских властей не сработали, первую очередь, из-за вновь назначенных коллег-медиков. Пришедшие в больницу малоопытные сотрудники, выбранные исключительно по принципу лояльности к режиму, демонстрировали поразительную некомпетентность и бессердечие в отношении пациентов заведения. От этого репутация Моабита упала настолько, что даже водители машин скорой помощи старались не возить сюда пациентов. Понятно, что количество больных там существенно снизилось, а это напрямую сказывалось на размере гонорара. Профессионально оскорбленный Хельми, не стесняясь, критиковал новых назначенцев, отчего стал «нерукопожатным» в коллективе.
На него посыпались жалобы, в которых отмечались высокомерие и догматичность египтянина, его неспособность адаптироваться к порядку, заведенному среди немецких врачей. В итоге выходило, что это именно он своими действиями наносит ущерб репутации и самого заведения и немецким врачам, работающим в нем. Дошло даже до того, что была составлена петиция, в которой призывалось запретить «хамитам» (так в гитлеровской Германии именовали арабов) лечить немецких женщин. Ясно, что камень летел в огород Хельми, однако в данном случае в защиту египтянина выступило Министерство иностранных дел Германии. После того, как Хельми подал туда жалобу, в Моабит пришло категорическое требование оставить доктора-мусульманина в покое.
Тяжба Хельми с немецкими врачами Моабита во многом послужила тому, что египтянин постепенно политизировался, стал более критично относиться к решениям правительства. Он начал практиковать лечение евреев, пользуясь привилегиями, данными ему МИДом Германии, часто делал это даже в рабочее время. И хотя немецкие коллеги Хельми об этом знали, индульгенция МИДа действовала безукоризненно: доктор-мусульманин решительно игнорировал запреты и помогал злейшим врагам режима. Сам Хельми позже утверждал, что мотивы его действий были исключительно гуманистическими, однако не исключено, что значительную роль здесь играло и то, что оскорбленный медик таким образом решил поквитаться с врачами-нацистами. Да, собственно, и размер гонорара с надбавкой за риск был немаловажным фактором.
В конце концов, в больнице от Хельми сумели избавиться, воспользовавшись тем, что в 1937 году у того заканчивался срок контракта. Теперь он полностью переключился на частную практику, в которой значительное число пациентов составили местные евреи. В их число входила и переехавшая из Венгрии богатая семья Борос, проживавшая в собственном особняке на Нойе Фридрихштрассе, в составе трех женщин: Сесилии Рудник, вдовы владельца продуктовой фирмы, Джулии Борос, бывшей жена владельца фабрики и ее дочери Анна. Несовершеннолетняя девушка мечтала стать детской медсестрой, однако получить данную профессию в тогдашней Германии ей было совершенно невозможно. И тогда Хельми начал помогать Анне, обучая анализу под микроскопом проб крови и мочи.
Относительно спокойная жизнь врача-мусульманина длилась до начала Второй мировой войны. Группу египтян, в которую попал и Хельми, внезапно арестовали и поместили в тюрьму. Как позднее выяснилось, пленников хотели использовать как рычаг давления на британцев, с началом войны взявших под арест в Египте, Палестине и Южной Америке значительное число немецких граждан. Чтобы вырваться из заключения, требовалось придумать нечто неординарное, и Хельми задумал следующее. Из этакого фрондера, имевшего смелость очень вольно высказываться о действиях властей, он превратился в идеального пронацистски настроенного араба, который живет в Германии потому, что его родина пострадала от ненавистных британцев.
Кроме того, он разослал высшему германскому руководству, в том числе и самому Гитлеру, письма, в которых утверждал, что он с 1929 является сторонником НСДАП, за что подвергался гонениям в больнице Моабит до 1933 года. Но самым интересным в письмах было то, что он заявлял, будто у него в Египте существуют влиятельные знакомые, которые могут помочь в освобождении немецких граждан, арестованных в Каире. Для этого надо только выпустить из-под ареста самого Хельми и еще одного заключенного сроком на 30 дней. Что интересно, это сработало, и египтянин обрел желанную свободу. Он вновь занялся врачебной практикой и начал обслуживать свою старую клиентуру.
Но главный подвиг доктора случился почти через 2 года. В марте 1942 Сесилия Рудник получила официальное письмо. В нем говорилось, что она с дочерью Джулией как гражданки Германии обязаны явиться на сборный пункт в район синагоги Моабита. Там действовал временный лагерь, из которого местных евреев отправляли по другие подобные места. Женщина обратилась к Хельми за советом, и тот категорически не рекомендовал ей делать это, предложив ей спрятаться в организованном им же укрытии в доме своего бывшего пациента, которому всецело доверял. Но если со старшими членами семьи как-то утряслось, то с Анной ситуация оказалась сложнее. Она имела румынский паспорт, и от нее требовалось в 3-дневный срок покинуть Германию.
Понимая, что это просто отсроченная казнь, девушка обратилась к Хельми, и тот разработал удивительную комбинацию. В гестапо пошла информация, что Анна Борос, как ей и предписывалось, покинула пределы Германии. В то же самое время в приемной у Хельми начала работать молодая девушка Надя. Это была не кто иная, как Анна Борос, которую Хельми объявил своей племянницей-мусульманкой из Дрездена. Чтобы отвлечь внимание посетителей от своего лица, девушка по мусульманской традиции прикрывалась платком. Анна фактически стала тенью Хельми. Она ездила с ним на вызовы, принимала участие в операциях. При этом сам доктор показательно общался с ней исключительно на арабском языке, а девушка делала вид, что понимает его.
Анна переехала жить в дом своего спасителя. 26-летняя невеста доктора Эмма Эрнст, проживавшая там, также оказалась надежным человеком, и никому ни словом не обмолвилась о живущей в доме еврейке. Хельми старался обезопасить свою подопечную. В 1943 году он инициировал переход Анны в ислам. Так девушка получила официальный документ, подписанный самим помощником великого муфтия Германии Камаль ад‑Дином Галалом. Нельзя сказать, что в попытках помочь Анне Хельми все удавалось. К примеру, расстроилась свадьба девушки и друга доктора Абдель Азиза Хаммада. Этим фиктивным браком Хельми надеялся «пробить дорогу» к получению настоящего египетского паспорта, дававшему возможность как настоящей мусульманке легально покинуть Германию, а впоследствии перебраться в Палестину.
Своими неосторожными действиями Хельми спровоцировал интерес к девушке государственной тайной полиции, более известной как гестапо. Офицеры службы дважды наведывались в дом доктора, надеясь узнать подробности об Анне. Девушку пришлось вывезти за город, где она и дождалась прихода Красной армии, а для отвлечения внимания Хельми предоставил гестаповцам письмо, в котором Анна признавалась, что она еврейка, и все это время обманывала доктора. На самом деле, это послание было написано заранее и использовано как последний шанс на спасение. Удивительно, но гестаповцы поверили ему и направили свои поиски в другом направлении, чем потеряли драгоценное время. А потом Германия капитулировала, и у героев нашего повествования началась другая жизнь.