В 1943 году немцы заставили Трубакова и других узников Сырецкого концлагеря заметать следы своих преступлений: уничтожать тела расстрелянных в Бабьем Яру евреев, советских военнопленных, пациентов Кирилловской психбольницы…
Советская прокуратура спешила: по прошествии нескольких десятилетий на свободе все еще разгуливали преступники, совершавших в прошлом страшные зверства. Многих, в основном — обычных исполнителей, ловил КГБ, но крупных шишек в основном призывали к ответу западные правоохранители, и они обращались к СССР за помощью. Работу по поимке убийц нужно было завершать.
По словам Захара Трубакова, из бежавших с ним в ночь с 28 на 29 сентября 1943-го заключенных, в живых в 1967 году оставалось 8 человек. Все они готовы были подтвердить его слова о бесчинствах, творившихся по распоряжениям штурмбаннфюрера СС Пауля Отто фон Радомски — ненасытного зверя, сидевшего еще до войны за убийство в Гамбурге. Свидетель Трубаков помнил все в деталях и серьезно помог расследованию…
Родился Зяма Трубаков в местечке Сураж на Брянщине, в 1912 году, но вскоре родители переселились в еврейскую слободку, предместье Киева. Гнала их в крупный город нужда: глава семьи, портной Аврум-Меер Трубаков не вставал из-за швейной машинки, но вытащить семью из нищеты не мог. Во время Гражданской войны Трубаковы чуть не погибли от погрома — спасла их только полезная для деникинцев профессия главы семейства.
Накануне советско-германской войны Захар Абрамович был женатым человеком. Работал он в должности мастера по холодной и горячей обработке металла на секретном предприятии – заводе № 225 в Киеве. В самом начале войны завод, как производящий продукцию военного назначения, был спешно эвакуирован из украинской столицы в Ижевск. Однако Трубаковы выбраться из города не смогли. В больнице после тяжелой операции лежала Аня, жена Захара Абрамовича.
В сентябре 1941 года фронт приблизился к Киеву. Самые предусмотрительные осаждали вокзал, стремясь выбраться в тыл, хотя основная масса жителей продолжала верить советской пропаганде, обещавшей, что Киев немцам никогда не сдадут. Но советские части оставили город. В Киеве раздавались взрывы и буйствовали пожары. После того, как закрылась больница, Трубаков перевез больную жену и двухлетнюю дочь Светлану на Соломенку, где жила его теща, Дарья Петровна. В городе уже вовсю хозяйничали немцы.
Утром 28 сентября 1941 года Захар Абрамович увидел расклеенные по столбам листовки. Изготовленные с большим количеством ошибок, бумажки начинались фразой: «Все ж-ды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельника и Доктеривской улиц (возле кладбищ)…»
Был распущен слух, что евреев собираются куда-то эвакуировать – может быть, даже в Палестину! Но за этот месяц в город просочились и другие слухи – о том, что в захваченном ранее Минске немцы устроили дикий еврейский погром.
На следующий день Трубаков увидел огромную толпу евреев, шедшую в направлении улицы Мельника. Выскочив из подъезда, он присоединился к толпе, в которой увидел массу знакомых. Пытаясь отговаривать их, Захар Абрамович наталкивался на стену непонимания. Люди просили прекратить панику: мол, немцы ведут их на работы. Киевляне не могли поверить, что культурная и продвинутая Германия смогла воспитать поколение, жаждущее взять реванш у всего мира, и особенно — у некоего мифического «международного еврейства».
Участники побега. Фото: проект «Еврейские герои»
Дойдя почти до самого барьера, выросшего на улице Пугачева, Трубаков увидел, как людей берут под охрану солдаты с собаками. Они были одеты в темно-зеленую форму, головные уборы немцев украшали странные кокарды с черепами. Людей, зашедших за барьер, гитлеровцы назад не выпускали. Трубаков выбрался из толпы и отправился домой. Отойдя на небольшое расстояние, он услышал едва различимые выстрелы. Очевидно, в районе оврага в Бабьем Яру происходило что-то жуткое.
К жене Трубакова, украинке, у оккупантов претензий не было. Ему же, еврею, оставшемуся в оккупированном городе, пришлось делать «липу»: паспорт у него отобрали еще в самом начале войны, когда он рыл траншеи, а в профсоюзном билете он был не Зямой, а Захаром – на украинский манер. В военном билете мужа Аня аккуратно вырезала страничку, на которой указывалась его национальность.
Став «арийцам», Трубаковым удалось вместо отобранной – «для нужд Вермахта» – квартиры вселиться в новое жилье по улице Саксаганского. В Киеве вовсю насаждался «новый порядок»: совершенно никого не стесняясь, оккупанты расстреливали раненых красноармейцев прямо на улицах. Однажды Трубаковы видели жуткое убийство старика, который не смог разобрать уличный завал. Эсэсовец забил его лопатой, а потом прикончил выстрелом из пистолета.
Регистрироваться на бирже труда Захар Абрамович боялся, но пришлось подчиниться дворнику, которого новые власти назначили управдомом. «Панэ Трубаков, когда вы пойдете на биржу труда?», – вопрошал нацистский холуй, с подозрением посматривая на нового жильца. Зарегистрировавшись в качестве металлурга, Трубаков решил замаскироваться еще основательней. С супругой они устроили у себя дома настоящий театр: повесили икону, а на видное место поставили… портрет Гитлера. Увидев такую «законопослушность», дворник к ним больше вопросов не имел.
Жить еврею в городе, в котором его многие знали, было опасно. Как ни старался Захар Абрамович и его супруга сидеть тише воды и ниже травы, из этого ничего не вышло. Встретив однажды свою старую знакомую и пригласив ее в гости, Трубаков первым делом услышал: «3яма, так ты здесь в Киеве скрываешься? Это же опасно!..» Он уговаривал знакомую молчать, но она все равно разболтала о встрече своей матери. И женщина, чей муж воевал в Красной армии, тут же настрочила донос в Гестапо…
Тем временем немцы через управдома потребовали от всех жильцов сделать себе удостоверения личности. Получая от паспортной комиссии свой «аусвайс», Захар Трубаков снова вызвал подозрения у дворника, который чуть не подпрыгнул, услышав отчество – «Абрамович». Если бы не славянская внешность Захара, а главное – православные святцы, в которых управдом, к своему удивлению, обнаружил подозрительное имя – быть беде.
Жизнь в оккупированном Киеве была голодной. Чтобы прокормить семью, Захар Абрамович вынужден был разъезжать на велосипеде, найденном в новой квартире, по селам, где крестьяне с удовольствием меняли вещи на продукты. В основном он торговал отрезами ткани, которые остались дома у его двоюродной сестры Любы, бежавшей с мужем, известным в Киеве портным, на восток.
Любая такая поездка могла закончиться для него трагически. Возвращаясь однажды с белоцерковского направления, Захар Абрамович нос к носу столкнулся с полицаем, который неожиданно вынырнул из-за поворота. Прислужником нацистов оказался бывший рабочий с завода № 225 по фамилии Сорока. Трубаков побледнел от ужаса, но, к счастью, работали они в разных цехах, и полицай знал лишь его «русскую» фамилию, а не подозрительные имя и отчество. Поболтав о том о сём, бывшие коллеги поехали каждый своей дорогой. В другой раз, двигаясь на велосипеде по самому центру Киева, на Крещатике, Захар Абрамович услышал женский окрик: «Зяма-а! Подожди, Зяма-а!». Кричала кладовщица его цеха, энергично махая Трубакову руками. Неожиданная встреча не стала роковой лишь по счастливой случайности: рядом не оказалось полицаев.
Но в скором времени за ним все же пришли. «Давай, снимай одежду», – приказал следователь в полиции, куда отвели задержанного. Захар Абрамович быстро сбросил штаны. «Снимай и трусы!». Понимая, что стоит на краю гибели, Трубаков стал медленно их снимать. Конвоир это заметил и сразу же ударил Трубакова в пах. Следователь, проводивший физический досмотр, очевидно, заметил следы обрезания, но вдруг ошарашил Трубакова своим вердиктом: «По естественному паспорту он не еврей!»
Возвращаясь домой, отошедший от шока Захар Абрамович спросил пожилого русского немца-«фольксдойча», который его конвоировал, о причинах задержания. «Пишете друг на друга, а нам после этого приходится разбираться», – проворчал немец.
Захар Трубаков решил уходить в лес. Найти партизанских связных было сложно, не говоря об опасности такого предприятия, но ему удалось добиться своего. Явку Трубакову назначили на 20 января 1943 года, на квартире у тещи. В условленное время туда действительно пришел человек, которого Трубаков отвел к своему другу, еврею Леониду Долинеру, тоже оставшемуся в городе. Связной назвался по-украински – Юрко. Внешностью человек напоминал еврея, но свободно знал немецкий и, по его словам, у немцев числился «фольксдойчем». Он установил друзьям дату выхода в лес – 5 февраля 1943 года.
За два дня до ухода в партизаны, 3 февраля, Захар Трубаков поехал на велосипеде за продуктами в Белую Церковь. Вернувшись, он обнаружил дома двоих незнакомцев в штатском, предъявивших удостоверения агентов городской полиции. Под дулами пистолетов арестованного отвели в здание полиции на улице Короленко.
Проведя в тюремной камере ночь, Трубаков утром был приведен на допрос. В просторном кабинете сидели четверо, один из которых, еще совсем молодой человек, любезно обратился к Трубакову: «Ну, Захар, рассказывай, с кем и куда ты собирался уходить?» Не добившись ответа, начали выбивать показания силой. Трубаков продолжал молчать. Затем была очная ставка: в кабинет завели Леонида Долинера. Окровавленный, он с порога заявил, что видит Трубакова впервые. Долинера вновь избили до обморочного состояния, но он никак свои показания дополнять не хотел.
Тем не менее, следствие прекрасно было осведомлено о планах товарищей бежать в лес. Откуда полицаям были известны детали, Трубаков понял быстро: черного от побоев, в кабинет следователя привели того самого «Юрко». Он сразу признал Захара Абрамовича как человека, собиравшегося бежать к партизанам. «Первый раз вижу его, господин следователь», – стоял на своем Трубаков. В ход снова пошло рукоприкладство. Как закончился первый допрос, Захар Абрамович не помнил – очнулся уже в камере.
После допросов в полиции Захара Трубакова и других арестованных привезли в Гестапо. Уже в гестаповской камере умиравший от побоев Юрко рассказал, что случайно попался на глаза агентам полиции во время завтрака в буфете Еврейского базара. После долгих пыток он согласился показать, где живут Трубаков и Долинер, рассчитывая таким образом выбраться за пределы тюрьмы и бежать. Но уйти у него не вышло – агенты все время держали его под руки.
В одну из ночей партизанский связной скончался. Ему посчастливилось умереть в камере, а не в душегубке на колесах, на которой регулярно отправляли «проехаться» обитателей камеры №14. В эту «камеру смертников» Трубаков был переведен 17 февраля 1943 года. Вместе с ним в камеру №14 перевели еще двоих евреев: Леонида Долинера и подростка родом из Воронежа, Мишу Коршуна. Заполнив на узников какие-то карточки, нацисты вывели их в тюремный двор и посадили в крытую машину, обитую изнутри оцинкованным железом. Ехали недолго, и люди, приготовившиеся к смерти от удушья, почувствовали, что машина остановилась.
Выйдя из кузова, Трубаков с товарищами увидели территорию, огороженную двумя рядами колючей проволоки. Между ними были натянуты оголенные провода, через которые пропускался ток высокого напряжения. Но больше всего Захара Абрамовича ошеломило другое: на одном из строений немцы повесили настоящий череп с двумя перекрещенными под ним человеческими костями.
Захар Трубаков. Кадр из видео-интервью 1992 г. Фото: проект «Еврейские герои»
Это был Сырецкий концентрационный лагерь, находившийся в пяти километрах от Киева. После фильтрации по национальному признаку к евреям подошел «фольксдойч» по имени Ростислав и сказал, что им придется много и хорошо работать. Причем инструктаж велся прямо у виселицы, на которой раскачивался посиневший труп.
После бани и санобработки узников распределили по большим землянкам. Захар Трубаков, Леонид Долинер и Миша Коршун оказались в так называемой «ж-довской» землянке №2. Среди двух сотен ее обитателей были не только евреи, но название прочно за ней закрепилось.
Тут Захар Абрамович неожиданно повстречал своего двоюродного брата – парикмахера Киву Кричевского, окруженца, скрывавшего свою национальность. Кива, ставший в лагере Леней, рассказал, что в концлагере орудуют всего четыре немца: заместитель начальника – галбфюрер, ротфюрер по кличке «Рыжий», переводчик Иван Рейн и главный – эсэсовец по фамилии фон Радомски. Остальные были судетскими немцами или русскими фольксдойче. Охрана состояла из полицаев, но больше всех, по словам Кричевского, в лагере лютовали бригадиры и сотники – заключенные уголовники.
В лагере оказался еще один знакомый Трубакова – дежуривший в тот день Юрко Павловский, бывший коллега по заводу. Павловский, не знавший о еврейском происхождении Захара Абрамовича, даже соизволил поздороваться с «сослуживцем», но тут же его обобрал. Спорить с лагерным сотником Павловским другие заключенные не советовали, поэтому Трубакову пришлось расстаться с польской парой сапог — взамен на какую-то рухлядь и кусок хлеба.
Работать на земляных работах было адски сложно, но узники Сырецкого лагеря смерти держались, как могли. Покажешь слабость –тут же получишь пулю из «браунига» фон Радомски. Долинера вскоре перевели на строительство, Мишу Коршуна – на более легкую корчевку пней, а сам Захар Абрамович попал в группу, которая занималась осушением болота.
Все время Захар Трубаков безуспешно пытался подать весточку жене. Но идя однажды в строю по городу, он исхитрился бросить на землю записку и крикнул проходившей мимо женщине с ребенком: «Девочка, смотри, кто-то потерял бумажку. Подними и отдай маме». Мать велела девочке подобрать записку и отдать ей.
В один прекрасный день, работая на окраине города, Захар Абрамович увидел, как к нему приблизилась жена Аня и его свояк, Виктор Иванов. Как позже выяснилось, он устроился в полицию работать стекольщиком, и ему выдали форму. Охранник по фамилии Шевченко прогонять посетителей не стал, а посоветовал положить продуктовую передачу возле кустов. Этот же полицай впоследствии посоветовал ему перейти на строительные работы, где проще было получать передачи, да и сама работа была полегче. Леонид Долинер быстро научил Трубакова плотницкому делу. На стройке действительно было спокойнее, а принесенный Аней самогон на взятку бригадиру и полицаям позволил мужу и жене впервые поговорить.
Но обстановка в лагере с каждым днем все больше накалялась. Фон Радомски уже не уезжал домой, не застрелив за день двух-трех человек. Принимая однажды новых арестантов, эсэсовец со своими подручными увидел молодую женщину, жену какого-то партизанского командира, державшую на руках младенца. Их тут же убили. В другой раз, поймав молодого паренька, пытавшегося бежать из лагеря, нацисты поручили бригадиру Морозу ответственную миссию – повесить беглеца перед строем. Большой любитель самогона, наслаждавшийся своей мелкой властью, Иван Мороз немедленно выполнил приказ хозяев.
На глазах у Захара погибли и легендарные футболисты киевского «Динамо», обыгравшие команды немцев и венгров с разгромным счетом. Особенно ему запомнился вратарь «Динамо» Николай Трусевич, крикнувший прямо перед расстрелом «Да здравствует советский спорт!» А весной 1943 года фон Радомски придумал очередное издевательство: у заключенных отобрали всю верхнюю одежду — для того, чтобы узники умирали еще быстрее.
Но все это не могло сравниться с гибелью подопечного Захара Трубакова – подростка Миши Коршунова. Смеху ради самый жестокий из бригадиров, по фамилии Майкобог, заставил парня забраться на высокое дерево, которое, хохоча во все горло, приказал узникам спилить. Еще живого Мишу, упавшего вместе деревом с большой высоты, стали закапывать в яму. Когда он очнулся, один из полицаев прямо в яме отрубил мальчику голову.
AP Photo/Efrem Lukatsky
Тем временем в немецких газетах, в которые родственники заворачивали узникам передачи, все чаще стало говориться о «выравнивании линии фронта». Узники сразу же поняли, что этим эвфемизмом немцы называли свое отступление с территории Украины. В лагере образовался своеобразный штаб: узники стали готовиться к побегу.
Однако не успели они продумать все детали, как немцы получили от кого-то из стукачей информацию о приготовлениях — и затребовали работников, якобы, на строительство дома для какого-то генерала. В строительную бригаду странным образом попали многие люди из штаба и группы побега. С этих «строительных работ» не вернулся никто.
Через некоторое время после гибели подпольщиков в лагере произошли изменения. Утром 18 августа 1943 года в Сырецкий лагерь приехали высокие эсэсовские чины. Просмотрев картотеку заключенных, эсэсовцы отобрали около сотни бывших партизан, евреев и коммунистов. Среди них был и Захар Трубаков.
Под дулами автоматов узников пригнали в печально известный овраг в Бабьем Яру. Но, вместо ожидаемого расстрела, всю сотню заключенных заковали в цепи, указали им определенное место и заставили копать грунт. К вечеру они вырыли глубокий и широкий котлован. На следующий день закованных людей снова погнали рыть яму, но прибывший с фон Радомски маленький сухой эсэсовец неожиданно приостановил работы, указав на новое место. Немцы явно что-то искали.
Только на четвертые сутки узники Сырецкого лагеря добрались до твердого пласта. Захара замутило. У него под ногами лежали не камни, а трупы расстрелянных в сентябре 1941 года людей. Пытаясь скрыть свои преступления, немцы специально отобрали так называемую «команду №1005», которая должна была эксгумировать сохранившиеся тела, а затем сжечь их.
После жуткой находки часть заключенных повели на еврейское кладбище, откуда те принесли надгробные плиты и железные ограды. Сухой немец, оказавшийся штурмбанфюрером СС Эрихом Тонхайде (свидетели знали его как «Топайде»), разметил площадку, которую команда обложила плитами и оградами таким образом, чтобы получилось поддувало. Непосредственно принимавший участие в уничтожении евреев Киева в 1941 году, Тонхайде теперь был назначен ответственным за ликвидацию останков тех жертв.
Доставая трупы баграми, крюками и даже экскаватором типа «Полик», узники укладывали их рядами, обливали нефтью и поджигали. Помост запаливали одновременно с четырех сторон. Сначала костер сильно дымил, но затем тела горели уже без дыма, в то время как снизу, из-под поддувала, в специально приспособленную яму cтекала черная густая масса – человеческий жир. Потом яму закопали, а уцелевшие кости размололи и просеяли через решетку.
По подсчетам Захара Трубакова, за все время работ узниками было построено около 60 печей, на которых они сожгли около 125 тысяч трупов. Пять печей одновременно пылали в Бабьем Яру круглые сутки. Иногда объятые пламенем тела начинали двигать конечностями. Некоторые узники от такой работы лишались рассудка или затем кончали жизнь самоубийством.
А Захара Абрамовича с заключенным Рапопортом, который впоследствии погиб, эсэсовцы назначили «гольдзухерами»: заставляли искать спрятанное у убитых золото, а также вырывать специальными клещами золотые коронки.
Крематорий под открытым небом в Бабьем Яру не прекращал функционировать до самого конца оккупации Киева. Красная армия наступала, и нацистские преступники все энергичнее пытались уничтожить свидетельства своих злодеяний, постоянно подвозя на уничтожение все новых и новых смертников. Однажды Захару Трубакову пришлось разгружать «душегубку» с телами множества обнаженных женщин. Как оказалось, немцы таким образом решили избавиться от персонала одного из офицерских борделей, действовавших на улице Саксаганского.
Несмотря на гибель первого штаба подполья, Захар Абрамович и его товарищи – Владимир Кукля и Яков Капер – не теряли надежду совершить побег. Постепенно к ним присоедялись самые отчаянные, и группа разрослась до 50 человек, а возглавил подготовку к побегу бывший сотрудник НКВД Федор Ершов. План состоял в том, чтобы незаметно ночью открыть дверь из землянки. Для этого необходимо было подобрать ключ к амбарному замку, на который запиралась решетка на входе. Это казалось невыполнимой задачей, но однажды один из ключей, который подпольщики выуживали из одежды убитых, неожиданно подошел.
Таким же образом узники раздобыли ножницы, стамески, ножи, другой инструмент. Изготовили лестницы для преодоления проволочных заграждений. Из-за Днепра все отчетливей слышались звуки канонады. 29 сентября 1943 года к лидеру группы Федору Ершову подошел взволнованный переводчик Яков Стеюк: «Федя, последняя печка для нас. Слышал собственными ушами». В тот же день вахтенный офицер Фогт, часто болтавший со Стеюком, ведя группу с раскопок в районе Кирилловской психиатрической больницы, шепнул тому на ухо: «Морген – капут!»
Времени на раздумья не оставалось. Ершов передал в звенья приказ: «Ночью быть наготове!» Ночью никто из беглецов не сомкнул глаз. В два часа ночи ответственный за замок Владимир Кукля просунул руки сквозь решетку. Ключ повернулся как по маслу, но вдруг раздался оглушительный щелчок. Тут же прилетела охрана. Потоптавшись перед входом и не заметив ничего подозрительного, фрицы удалились. Через двадцать минут Кукля снова приступил к делу. Второй оборот ключа был совершенно бесшумным, но вся операция в итоге заняла несколько часов.
Как только путь был разблокирован, подпольщик Борис Ярославский ударом молотка покончил с прислужником немцев Никоном Куценко, постоянно издевавшимся над заключенными. В землянке поднялась суматоха, все начали немедленно расковываться. На шум в землянке снова прибежали охранники: «Вас люс?! (Что случилось?!)», – громко спросил старший. Переводчик Яков Стеюк не растерялся и пояснил немцу, что узники подрались из-за вареной картошки, которой «добрые самаритяне» одарили землянку перед завтрашней казнью. Гитлеровцы, услыхав Стеюка, удовлетворенно заржали и вновь пошагали прочь.
Как только стихли их шаги, дверь темницы отворилась. Люди высыпали наружу. Придя в себя от удивления, нацисты начали строчить из пулемета и другого оружия. Захар Трубаков бежал рядом с кузеном Кивой Кричевским и подпольщиком Георгием Баженовым. Вдруг пулемет на вышке замолк. Оказалось, что прямо во дворе лагеря шла рукопашная схватка охранников и беглецов. Пулеметчик не мог выбрать цель – так плотно сцепились отчаявшиеся смертники c нацистскими бесами.
Ближе к главному входу уже лежали десятки трупов. Людей сразил пулями залезший на крышу землянки немец. Но как только он начал перезаряжать свой автомат, Трубаков смог с товарищами выбежать наружу. За оградой пули уже не доставали, но недалеко от еврейского кладбища беглецы наткнулись на двух вооруженных эсэсовцев. Раздалась очередь, несколько узников упали, и немцы, уверенные в своей меткости, побежали дальше. Захар Абрамович глянул по сторонам: Георгий Баженов и Кива Кричевский были убиты, рядом лежали еще трое.
Он побежал дальше и вскоре увидел других: Долинера, Калашникова, Куклю, Капера и Кадомского. Друзья сообщили, что впереди – колючая проволока и нужно искать другой выход. Повернув направо, Трубаков и еще несколько человек попали во двор то ли больницы, то ли завода. Выбежав через комплекс на киевскую улицу, узники увидели огромное количество людей. Немцы спешно эвакуировали Киев, поэтому прохожие посоветовали Трубакову с товарищами уходить на окраину города. А какой-то дед, не побоявшийся страшного вида беглецов, провел их до Керосинной улицы.
Счастливо добравшись в безопасное место, беглецы разделились. Захар Трубаков прятался у родственников до октября 1943 года, потом – в селе Романовка. Когда там в дом, где он жил, неожиданно прибыли на постой немецкие радисты, от разоблачения его спасла женская одежда – в ней Захар Абрамович вышел прямо под носом у немцев из дома. Потом он оказался на хуторе Кожанка. Там немцы отправили Захара Абрамовича и его дядю Игната рыть окопы рядом с хутором. Но вскоре, совершенно деморализованные советским наступлением, оккупанты унесли ноги. По пятам за ними шла красноармейская штрафная рота.
Следует отметить, что далеко не все жители были рады возвращению советской власти. Догадываясь, что Трубаков — еврей, кто-то из соседей решил выместить свою злобу, подкараулив его прямо на крыльце. Выпущенная из обреза пуля пролетела в нескольких сантиметрах от его головы, так что и из Кожанки Трубаковым пришлось срочно уезжать.
Сразу после освобождения Красной армией Киева Захар Трубаков вместе с другими оставшимися в живых узниками Сырецкого концлагеря сообщили о зверствах немецких захватчиков в Бабьем Яру специальной комиссии. Ими же в ноябре 1943 года в Киеве были задержаны и переданы в Областное управление НКГБ Мороз, Быстров и Сорока, предавшие своих товарищей, готовивших побег, в августе 1943 года.
Фото: проект «Еврейские герои»
Допрашивали Захара Трубакова, как одного из немногих выживших в Сырецком концлагере, неоднократно. Приглашали его и на громкие процессы против нацистских преступников, проходившие в конце шестидесятых годов в Германии. В 1980 году Захар Абрамович снова вспоминал пережитое, давая показания по делу бывшего командира полицейского батальона Иоганнеса Пиля, которое расследовали немецкие правоохранители.
В 1990 году, вместе с семьей, Захар Абрамович Трубаков репатриировался в Израиль. Его воспоминания в шестидесятые годы были использованы писателем Анатолием Кузнецовым для подготовки известного документального романа «Бабий Яр». Но в Израиле Захар Трубаков решил сам издать книгу мемуаров. В повести-хронике «Тайна Бабьего Яра» он рассказывал про ужасы и подлости оккупационного периода. Выйди книга в советской печати, она непременно подверглась бы строгой цензуре.
Героя восстания в Сырецком концлагере не стало 25 ноября 1998 года. Ему посчастливилось пережить многих своих друзей и соратников, оставшихся в песках Бабьего Яра или погибших на фронтах войны против нацизма. Киевлянин Захар Трубаков жил, чтобы мы помнили: это никогда не должно повториться.
P.S. Подробно с документами, раскрывающими историю побега из Сырецкого лагеря смерти, можно будет ознакомиться в сборнике «»Сирецький табір» в документах радянських спецслужб», который готовит к публикации Фонд НАДАВ совместно с Отраслевым государственным архивом Службы безопасности Украины и коллективом украинских историков.
«Детали» в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои»
Сотрудники проекта «Еврейские герои» работают в архивах стран, находящихся на территории бывшего Советского Союза. Их цель – увековечить имена евреев, чей поступок незаслуженно стерся из человеческой памяти. В этой рубрике «Детали» продолжат публиковать рассказы о жизни евреев, чей вклад в цивилизацию и борьбу с различными формами тоталитаризма стал фактом истории. Для контакта с проектом вы можете обратиться на страницу «Еврейские герои» в Facebook или отправить письмо на электронную почту Anna.jewish.heroes@gmail.com
6
