В советское время культура нередко сталкивалась с властью. И, как правило, эти столкновения приводили к печальным для культуры последствиям. Однако в этих историях, на наш взгляд, счёт однозначно 10:0 в пользу культуры.
В этот праздничный вечер…
История от Виктора Шендеровича.
Дело было в конце шестидесятых. В Доме актера шел новогодний вечер, за столами сидела эпоха — Утесов, Раневская, Плятт, мхатовские «старики»…
Эпоха, впрочем, была представлена довольно всесторонне: за одним из центральных столов, с родными и челядью, сидел директор большого гастронома, «спонсировавший» дефицитом элитарный вечер. Молодой Александр Ширвиндт, ведший программу, разумеется, не мог не поприветствовать отдельно «крупного работника советской торговли».
Но крупный работник советской торговли ощущал себя царем горы — и духа иронии, царившего в зале Дома актера, по отношению к себе допустить не пожелал.
— Паяц! — громко бросил он Ширвиндту прямо из-за стола.
Царь горы даже не понял, что сказанное им относилось, в сущности, почти ко всем, кто сидел в этом зале. Наступила напряженная тишина, звуки вилок и ножей, гур-гур разговоров — все стихло. Все взгляды устремились на молодого артиста.
Но Ширвиндт словно не заметил оскорбительности произошедшего. И даже как будто засобирался извиняться… Мол, я ведь только потому позволяю себе отвлекать вас от закуски-выпивки, только для того и пытаюсь шутить, чтобы сделать вечер приятным, потому что очень уважаю собравшихся… ведь здесь такие люди: вот Фаина Георгиевна, вот Ростислав Янович, вот…
Ширвиндт говорил темно и вяло, и директор гастронома, не получивший отпора, успел укрепиться в самоощущении царя горы.
— …и все мы здесь, — продолжал Ширвиндт, — в этот праздничный вечер, в гостеприимном Доме актера…
Директор гастронома, уже забыв про побежденного артиста, снова взялся за вилку и даже, говорят, успел что-то на нее наколоть.
— И вдруг какое-то ГОВНО, — неожиданно возвысив голос, сказал Ширвиндт, — позволяет себе разевать рот! Да пошел ты на х@@ отсюда! — адресовался Ширвиндт непосредственно человеку за столом.
И перестал говорить, а стал ждать. И присутствовавшая в зале эпоха с интересом повернулась к директору гастронома — и тоже стала ждать. Царь горы вышел из столбняка не сразу, а когда вышел, то встал и вместе с родными и челядью навсегда покинул Дом актера.
И тогда, рассказывают, поднялся Плятт и, повернувшись к молодому артисту Ширвиндту, зааплодировал первым. И эпоха в лице Фаины Георгиевны, Леонида Осиповича и других легенд присоединилась к аплодисментам в честь человека, вступившегося за профессию.
Истинный русский интеллигент
Зиновий Гердт вспоминал:
«Что особенно отличало Образцова — аллергия на любые проявления национализма. Сколько прекрасных поступков совершил этот человек в те жуткие годы… Как-то (в период борьбы с космополитами) в театр пришел приказ из министерства — сократить четырех человек в оркестре.
Образцов собрал худсовет, обрисовал ситуацию и говорит: предлагаю сократить Иванова, Петрова, Сидорова и Новикова (фамилии я точно не помню). А это лучшие музыканты! Я вскричал: „Сергей Владимирович, в своем ли вы уме?! Давайте сократим Гомберга, Файнберга, Цыперовича… Это слабые музыканты, оркестр с их уходом ничего не потеряет!“ Образцов побелел и сухо произнес: „Товарищи, совсем забыл, мне надо срочно переговорить наедине с Зиновием Ефимовичем“. А затем набросился на меня как барс: „Вы что, идиот? Вы не понимаете, что творится в стране?! Где Гомберг, Файнберг найдут работу? Их семьи умрут с голода! А Иванова, Петрова с радостью возьмут в любой оркестр!“ Вот так поступил истинный русский интеллигент».
Постреляйте, генерал!
И еще раз слово Гердту: «Я вспомнил дивную историю. Был в Центральном доме литератора какой-то военный вечер. И вот мы выпиваем, а кругом — генералы, генералы, генералы. И вдруг «на огонек» заходит Леонид Осипович Утесов. А он зашел не выступать — просто так зашел. И один какой-то генерал сказал: «О, товарищ Утесов нам сейчас что-нибудь изобразит». На что Леонид Осипович без промедления ответил: «С удовольствием! Если товарищ генерал нам что-нибудь постреляет».
Наследница Деникина
История от Бориса Львовича.
На одном из расширенных худсоветов Фурцева вдруг резко обрушилась на казачьи ансамбли.
«Зачем нам столько хоров этих? — бушевала она. — Ансамбль кубанских казаков, донских казаков, терских, сибирских!.. Надо объединить их всех, сделать один большой казачий коллектив, и дело с концом!»
Знаменитый конферансье Смирнов-Сокольский тут же заметил: «Не выйдет, Екатерина Алексеевна. До вас это уже пытался сделать Деникин!»
Страшное наказание
Когда Ростропович стал укрывать на своей даче опального Солженицына, вскоре последовали санкции со стороны властей. Фурцева вызвала к себе музыканта и в резкой форме заявила: «Мстислав Леопольдович! Ваша акция идёт вразрез с политикой государства, и мы вынуждены соответственно отреагировать. За границу посылать не будем, можете гастролировать по стране».
Ростропович искренне удивился: «А что, концерты на родине вы считаете наказанием?»
Совсем по-русски
Когда в СССР развернулась борьба с космополитизмом, известному дирижёру Борису Хайкину предложили сменить фамилию. Он отказался: «Фамилию менять не стану, но готов на компромисс — согласен заменить вторую букву; тогда моя фамилия будет звучать совсем по-русски».
Они разрешат!
Великий дока по части театра, Станиславский в реальной жизни был наивен, как малое дитя. Легендарными стали его безуспешные попытки уяснить систему взаимоотношений при Советской власти. Имевший массу льгот и привилегий, он никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из „тайного закрепителя“!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»…
А звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..»
Однажды Станиславский сидел в ложе со Сталиным, хаживавшим во МХАТ довольно часто. Просматривая репертуар, «лучший друг советских артистов» ткнул пальцем в листок: «А па-чи-му мы давно нэ видим в рэ-пэр-ту-арэ „Дны Турбыных“ пысатэля Булгакова?» Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!»
Насмеявшись вволю, Сталин серьезно заверил: «Оны раз-рэ-шат! Сдэлаэм!»
Тяжелая доля артистов
В тридцатые годы встреча артистов Малого театра с трудящимися Москвы. Александра Александровна Яблочкина, знаменитая актриса, видный общественный деятель, с пафосом вещает: «Тяжела была доля актрисы в царской России. Ее не считали за человека, обижали подачками. Hа бенефис бросали на сцену кошельки с деньгами, подносили разные жемчуга и брильянты. Бывало так, что на содержание брали графы разные, князья…» Сидящая рядом великая «старуха» Евдокия Турчанинова дергает ее за подол: «Шурочка, что ты несешь!» Яблочкина, спохватившись: «И рабочие, и крестьяне…»
Лучший поэт СССР
Белла Ахмадулина не подписала письмо против Пастернака, за что была исключена из Литинститута. Подписывала письма в защиту Синявского и Даниэля, других гонимых. Защищала академика Сахарова. Могла в Эстонии, в вечернем клубе, сказать, поднявшись на сцену: «Простите меня, что я ничего не сделала, чтобы вы обрели независимость и оккупация прекратилась».
В 1984 году на встрече Рейгана с советскими поэтами, президент США спросил: «А какой поэт у вас лучший?». Под пристальными взглядами гэбэшников Белла Ахатовна ответила: «Лучший наш и вообще — во всем мире поэт — живет здесь, у вас. Его зовут Иосиф Бродский».
Мы думаем на вас!
Рассказывает Андрей Мальгин:
«Однажды дома у писателя Попова я сидел за столом с Беллой Ахмадулиной и услышал от нее такой рассказ (по ходу дела дополняемый Борисом Мессерером).
У них в подъезде на Воровского внизу в каком-то закутке жила настоящая княгиня Мещерская. Древняя старуха. Вроде бы раньше ее семье принадлежал весь дом. Ахмадулина любила у нее сидеть и вести антисоветские разговоры. Однажды она заглянула к ней по дороге в мастерскую и обнаружила старуху в большом беспокойстве: ей отключили телефон, а здоровье у нее слабое, старуха боялась, что не сможет вызвать скорую. Белла Ахатовна пулей взлетела на чердак в мастерскую. Мессерер там на антресолях что-то ваял. К своему ужасу, он услышал, как поэтесса набрала номер справочной и спросила телефон КГБ.
Он не успел принять мер, как номер был набран, и вот что он услышал: «Это КГБ? Послушайте. У дамы многих лет отключили телефон. Там, конечно, копают во дворе, но мы думаем на вас».
На том конце опешили и спросили: «А вы кто собственно такая?» «А я Ахмадулина!» На этом разговор закончился, и Мессерер стал ей кричать сверху: «Дура! Зачем ты себя назвала!» «А как я еще могу назваться, если я действительно Ахмадулина?»
Через минуту снизу с благодарностью позвонила княгиня — ей включили телефон.
63 элементов 0,968 сек.