Краткая история пенитенциарного мореходства в России: Алексей Волынец объясняет, почему путь на Сахалин, пролегавший через Черноморские проливы, Суэцкий канал, Цейлон и Сингапур, пугал осужденных больше самой каторги, и как были устроены плавучие тюрьмы XIX века.
Канал на Остров несвободы
18 апреля 1869 года император Александр II подписал указ об учреждении каторги на острове Сахалин. Официально документ назывался «Положение Комитета об устройстве каторжных работ»; он стал итогом почти полугода обсуждений в самых верхах имперской бюрократии: в работе участвовал даже «последний лицеист» князь Александр Горчаков, некогда друг Пушкина, а позже — канцлер Российской империи.
Каторга могла ускорить освоение далекого острова, который считался «ничейной землей», и на которую претендовали одновременно три империи — Китай, Япония и Россия. Либеральные бюрократы Александра II решили использовать английский опыт — к середине XIX столетия успех заселения Австралии ссыльными и осужденными стал как раз очевиден. Решено было перевести на Сахалин каторжников из Иркутской губернии и Забайкалья.
До появления транссибирской железной дороги оставалось еще более 30 лет, поэтому каторжники шли на Восток пешими этапами. Пеший путь из Москвы в Забайкалье тогда занимал больше года и обходился государству минимум в 125 рублей на одного заключённого. Отправить каторжника из Иркутской губернии на Сахалин — больше двух тысяч верст только до Охотского моря — стоило еще дороже, почти 150 рублей.
За первые три года существования каторги на остров сумели доставить всего 665 приговоренных, затем новых заключенных на Сахалин не поступало целых восемь лет: слишком дорогим, тяжелым и долгим было пешее этапирование на край империи. Сахалинский проект мог завершится, так и не начавшись, но в царствование Александра Освободителя использовать европейский опыт и технический прогресс чиновникам не возбранялось.
Через несколько месяцев после того, как император подписал указ о создании каторги на Сахалине, в Египте завершилось строительство Суэцкого канала, соединившего Средиземное море с Индийским океаном. Если ранее, чтобы добраться из Петербурга или Одессы до дальневосточных берегов России, нужно было обогнуть Африку, а путь этот занимал больше полугода, то после открытия Суэцкого канала оснащенное паровой машиной судно могло дойти из Черного моря в Охотское за два-три месяца.
Несколько лет проект морского пути из Одессы на Дальний Восток буксовал: после Крымской войны у России на Черном море не было ни военного флота, ни крупных современных пароходов. Только во время очередной русско-турецкой войны 1877-78 годов Российская империя озаботилась приобретением больших торговых судов, способных пересекать океаны.
В Германии экстренно закупили четыре современных парохода: на случай войны их предполагалось оснастить пушками и использовать как вспомогательные крейсеры. Когда с турками был заключен мир, пароходы отправились в Одессу — им предстояло обеспечивать связь самого большого южного порта России с Дальним Востоком. Один из четырех пароходов царское правительство тут же решило переоборудовать под плавучую тюрьму, чтобы через Суэцкий канал возить каторжников на Сахалин.
Плавучая тюрьма на народные пожертвования
Пароход «Нижний Новгород» был построен в Германии; несколько лет он ходил из Гамбурга в Нью-Йорк и назывался тогда «Саксония». В 1878 году его за 418 333 рубля купило российское правительство — деньги при этом были не казенные, а собранные патриотической общественностью на поддержку флота в самом начале русско-турецкой войны. После старой и новой столицы третьим по числу собранных средств оказался купеческий Нижний, поэтому пароход и переименовали в честь города. Но война кончилась, и купленный на народные пожертвования корабль отправили на тюнинг в Марсель — Россия ещё не имела опыта дальних перевозок заключенных по морю, а французы уже четверть века отправляли своих зеков через Атлантику на каторгу в гвианской Кайенне. За несколько месяцев французы переоборудовали торговый пароход в плавучую тюрьму. Главным европейским ноу-хау стали проходящие через все помещения для арестантов трубы, по которым из котельной можно было подать раскалённый пар — спецсредство на случай массового бунта заключенных в открытом море. Морской этап на Сахалин был задуман как весьма выгодное для государства предприятие. Одесса к тому времени уже была соединена железной дорогой с центральной Россией, и доставить заключенных в порт не составляло труда. Морской маршрут сокращал время этапирования на каторгу с двух лет до двух месяцев; соответственно, в несколько раз снижалась и стоимость транспортировки.
Тысячи каторжан быстро освоили бы почти не тронутый цивилизацией остров, прочно привязав его к России. В основном эта рабочая сила предназначались для сахалинских угольных копей, которые должны были снабжать топливом создаваемый Тихоокеанский флот.
Конвоирами морского этапа предстояло стать матросам, отправленным на Дальний Восток для пополнения военного флота. На обратном же пути с Сахалина в Одессу плавучая тюрьма вновь превращалась бы в обычное торговое судно, загружая в портах Китая востребованные в России коммерческие грузы, прежде всего — чай.
Подготовка первого морского этапа на Сахалин обсуждалась в самых верхах Российской империи. Так, сохранилось письмо обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева к будущему царю Александру III от 22 апреля 1879 года, в котором неформальный лидер консерваторов подробно рассказывал о проекте наследнику престола: «Путь от Одессы до Сахалина займёт, как полагают, не более 2 месяцев […] На обратном рейсе нам обещан в Шанхае груз до 600 тон чаю […] Дай Бог, чтобы этот первый опыт удался».
Этап как коммерция
Первый рейс, или, как тогда говорили, «сплав» плавучей тюрьмы на Сахалин начался 7 июня 1879 года. Пароход «Нижний Новгород» вез 569 каторжников, шесть десятков конвоиров, 120 человек команды и 729 тонн грузов.
Капитаном был обрусевший грек Сергей Ильич Кази. Он участвовал в торжественной церемонии открытия Суэцкого канала и первым из российских моряков провел по нему свое судно из Средиземного моря в Красное. Теперь капитан Кази шел на новый рекорд — рейс «Нижнего Новгорода» стал первым в истории российского флота опытом перевозки столь большого числа пассажиров на такое дальнее расстояние.
Правда, «пассажиры» были закованы в кандалы и заперты. Судно миновало Черноморские проливы. Несмотря на то, что пароход заранее выкрасили в белый цвет, чтобы он меньше нагревался на солнце, температура в трюмах с заключенными стабильно превышала 30º по Цельсию, а затем, когда «Нижний» вошел в Суэцкий канал, перевалила за 40º. Больших штормов по пути не случилось, и рейс до Сахалина занял 53 дня. Пароходам, работавшим на угле, тогда требовались длительные стоянки для погрузки топлива; судно заходило в турецкий Стамбул, египетский Порт-Саид, йеменский Аден, в Коломбо на острове Цейлон, в Сингапур, японский Нагасаки и русский Владивосток.
29 июля 1879 года пароход высадил осужденных на Сахалине и через неделю отправился в обратный путь, взяв в качестве груза уголь, добытый на острове первыми каторжниками, которые добирались сюда еще пешими этапами. Сахалинский уголь затем выгодно продали в Шанхае и Гонконге, взяв на борт вместо него 1 400 тонн первосортного китайского чая. Этот товар еще более выгодно продали в Лондоне, куда пароход добрался в начале ноября 1879 года. В декабре «Нижний Новгород» вернулся в Одессу, по пути заработав еще немного доставкой английского груза на Мальту. Когда главное тюремное управление Министерства юстиции подсчитало стоимость морской транспортировки одного каторжника на Сахалин, вышло около 95 рублей. Пешие этапы из европейской России на дальневосточный остров обходились в три-четыре раза дороже.
Десять казней египетских
Морские этапы на Сахалин стали регулярными; они отправлялись из Одессы два раза в год, в марте и июне. За следующие 20 лет на каторгу через Египет отправились 22 642 осужденных мужского пола и 1 838 женщин. Иногда вместе с ними или вслед за ними на тюремных пароходах добровольно плыли на далекий остров члены семей каторжан — за два десятилетия таких добровольцев нашлось 1 548 женщин и всего шесть мужчин.
Очень быстро сложился порядок формирования таких этапов. За зиму приговоренных к сахалинской каторге собирали в двух пересыльных тюрьмах — московской Бутырке и Харьковском централе. С марта начиналась подготовка к далекому путешествию: осужденных заковывали в кандалы, переодевали в робы с «бубновыми тузами» и, в соответствии с действовавшим законодательством, выбривали им половину головы (именно такая прическа отличала каторжника от обычных заключенных).
Перед отправкой проводился медицинский осмотр, на котором отсеивали тех, кто, по мнению врачей, не перенес бы долгого плавания в тропиках. Был утвержден перечень заболеваний, которые препятствовали отправке на Сахалин. Заключенные раздевались перед врачебной комиссией, которая ограничивалась внешним осмотром; по воспоминаниям современников, в основном отбраковывали «чахоточных», то есть больных открытой формой туберкулеза, и сифилитиков. Из сотни каторжников от сахалинского этапа освобождали не более двух-трех.
Анатолий Ермаков, получивший в 1901 году пять лет каторги за организацию стачки на Обуховском заводе, вспоминал, на что шли заключенные Бутырской тюрьмы, пытаясь избежать сахалинского этапа. «Я видел, как многие каторжане калечили себя: пили настой из табака, или какой-нибудь кислотой разводили себя язвы на теле или делали еще что-нибудь, дабы подорвать своё здоровье… Калечившие себя сказали мне, что они боятся Сахалинской каторги и потому уродуют себя», — писал рабочий активист.
Среди тюремного населения России Сахалинская каторга тогда по праву считалась самой страшной; лишь единицы возвращались с пугающего дикого острова. По свидетельству Ермакова, в Бутырке побывавшие на Сахалине считались аристократами криминального мира: «Точно выходцы с того света, они пользовались громадным уважением, даже преклонением и авторитетом. На других арестантов они смотрели свысока… Даже на "иванов" (авторитетов – МЗ), на этот господствовавший в то время в тюрьме "класс", они тоже взирали с презрительной улыбкой небожителей».
Из европейской части России через Бутырскую тюрьму и Харьковский централ будущих сахалинских каторжников поездами свозили в Одессу. Один из первых польских марксистов Гилярий Госткевич, осуждённый на 13 лет каторги, оставил воспоминания, как в 1887 году его этапировали в Одесский порт.
«Арестантов было около 1000 человек. Везли нас по незнакомой для нас местности через Кременчуг до Одессы. Самый город видели мы издали, ибо нас повезли к пристани… Спустя несколько часов по прибытию в Одессу нас погрузили на пароход. Перед отходом явился градоначальник Одессы, знаменитый адмирал Зелёный, про которого было распространено столько пикантных анекдотов. Он обратился к арестантам с такой речью: Вас правительство посылает на Сахалин, где вы можете исправиться и быть ещё полезными людьми; вы должны в пути вести себя прилично, при малейшем ослушании велю вас ошпарить паром, как тараканов…», — рассказывал Госткевич.
Выступления одесского градоначальника Павла Зеленого перед каторжниками упоминаются почти во всех мемуарах об этапе на Сахалин. Зеленой, имевший уникальный чин «генерала по Адмиралтейству», возглавлял портовый город 15 лет; когда в 1898 году он вышел в отставку, то вместо него уже традиционную напутственную речь перед отплывающими заключенными стал произносить капитан парохода.
Ермаков, отплывавший на Сахалин в 1902 году, вспоминал об этом так: «Командир парохода, принимая живой груз, стращал нас, что если мы вздумаем бунтовать, то он сумеет усмирить нас и, как клопов или тараканов, обварит всех паром. При этой угрозе он показал на несколько паровых труб, проведенных через трюм».
От Сахалинчика до Сахалина
Если будущих каторжников не грузили на пароходы сразу с поезда, их некоторое время содержали на пересылке в одесском Тюремном замке. К концу XIX века район между главным вокзалом и Люстдорфской дорогой одесситы прозвали Сахалинчиком: именно здесь располагался Тюремный замок и причалы плавучих тюрем, отправлявшихся на Дальний Восток. Погрузка на борт часто сопровождалась ожесточенной борьбой за место в иерархии заключенных, прибывавших в порт со всех концов огромной империи. Каждый отсек трюма, в котором содержалось от сотни до двух сотен человек, должен был выбрать «старосту», ответственного за переговоры с конвоем и экипажем корабля. Эти выборы зачастую перерастали в драки «иванов», «жиганов» и «храпов» — так в XIX веке назывались авторитетные уголовные «масти».
Победивший на столь своеобразных выборах кандидат и несколько его помощников (они также избирались) управляли всей внутренней жизнью трюма — конвоиры предпочитали лишний раз не спускаться в душные и влажные недра плавучей тюрьмы. Так же каторжане выбирали «десятников» — ответственных за питание; бачок с супом или кашей выдавался на каждые десять человек.
Основой рациона заключенных в плавучих тюрьмах был хлеб или сухари; их выдавали сразу на несколько дней из расчёта примерно 800 граммов в сутки. На насколько дней выдавалась и пайка сахара — шесть «золотников» (примерно шесть чайных ложек) на сутки. С шести до семи утра в трюмы подавали баки с чаем, он вместе с сухарями и сахаром составлял завтрак арестанта.
Обед начинался в 11 утра — по трюмам разносили баки с супом, обычно это были щи из квашеной капусты и солонины. Ужин следовал в пять пополудни — тарелка каши, из расчета 300 грамм гречневой, рисовой или пшенной крупы на человека в сутки.
Корабельный врач Александр Щербак, не раз сопровождавший этапы на Сахалин, вспоминал: осужденные-христиане частенько обманом забирали еду у сокамерников-мусульман, стращая тех, что суп и каша сварены на свином сале. Впрочем, «хитрость», согласно мемуарам доктора, удавалась только в начале плавания — через пару недель возможное осквернение не волновало даже самых фанатичных верующих.
Для предотвращения цинги в трюмах периодически выдавали лук, чеснок и квашеную капусту. Когда эти запасы кончались, в тропических портах закупали лимоны; кроме цинги они помогали от морской болезни — укачивания. Кроме того, на Цейлоне и в Сингапуре для зеков покупали самые дешевые местные фрукты – бананы. По воспоминаниям современников, бананы большинству каторжников быстро надоедали, и их яростно выменивали на остатки ржаных сухарей.
В условиях тропиков отдельной проблемой становилось снабжение сотен заключенных водой. Морскую воду опресняли выпариванием, бочка для питья полагалась на каждый отдельный трюм. Революционер Госткевич вспоминал: «В Индийском океане качка была настолько сильна, что волны достигали верха палубы, а потому все трюмы были наглухо закрыты. В то же время стояла нестерпимая жара, томила жажда. Однако воды для питья почти не было. Правда, стояла бочка с пресной водой, но она была наглухо закрыта, и лишь вверху был приделан металлический сосок, так что желавший пить должен был подойти к бочке и, нагнувшись к соску, втягивать в себя влагу. Попробовал и я напиться, но там оказалась такая отвратительная теплая жижица, что даже теперь, спустя почти 40 лет, становится противно и омерзительно при воспоминании».
«В каторге не так трудно, как на пароходе»
Через 13 лет сахалинских этапов, когда на каторжный остров уже перевезли многие тысячи человек, царское правительство впервые задумалось о постройке парохода, изначально спроектированного под тюрьму, а не переделанного из обычного торгового судна. В 1892 году в Англии за 74 тысячи фунтов стерлингов заказали специальное тюремное судно, получившее имя «Ярославль».
Корабль был рассчитан на перевозку 800 зеков, 68 конвоиров и 110 человек команды. В трюмах «Ярославля» помещалось семь разделенных решетками отсеков, каждый на сотню с лишним заключенных.
Пароход проектировался не без гуманизма — в нем было предусмотрено больше труб вентиляции и туалеты для заключенных с автоматическим смывом забортной водой. Впрочем, «Ярославль», как и «Нижний», был оборудован системой труб для подачи горячего пара в трюмы в случае волнений спецконтингента.
Высота потолка в трюмах для каторжников составляла 2,5 м. Как и в прежних плавучих тюрьмах, зеки размещались на деревянных двухъярусных нарах; каждому полагались нары длиной 180 см и шириной 60 см. Днём нары могли опускаться, чтобы освободить драгоценное пространство для передвижения.
Решетки, полностью окружавшие все семь отсеков в трюмах, располагались в метре от бортов парохода. Это надежно изолировало зеков от иллюминаторов, которые в троческих широтах держали открытыми. В плавучих тюрьмах предыдущего поколения места у иллюминаторов занимали силой либо покупали за деньги; «Ярославль» был лишен этого недостатка —внутренние решетки уравнивали перед лицом духоты всех.
Но даже улучшенная вентиляция не спасала каторжников от жары, когда судно шло через Суэцкий канал и по водам Индийского океана. Доктора тюремного ведомства оставили записи с ежедневными замерами температуры и влажности воздуха в трюмах. В зависимости от погоды температура обычно колебалась между 30º и 40º С, усугубляясь стабильно высокой влажностью – от 85%.
Страшная жара и духота — основной мотив всех дошедших до нас воспоминаний о морском пути на Сахалин. Бывший студент петербургской Военно-медицинской академии Борис Еллинский, получивший за революционную деятельность 20 лет каторги, плыл на Сахалин в 1894 году и так позднее описывал быт раскаленного трюма: «Люди пораздевались донага. Пот лил со всех ручьями, как в бане. Грудь сжимало, и в глазах мутило. Казалось, что голова сейчас лопнет от боли. У многих все тело покрылось нарывами, из которых сочился гной. Это – так называемая тропическая сыпь. Появились смертные случаи от тепловых ударов. […] Как только с кем-либо случался обморок, кричали часовому; он давал свисток; являлись два санитара и уносили беднягу на палубу. Большинство не возвращались уже оттуда. После я узнал, что почти все они умерли, и их спустили в море зашитыми в холст с тяжелым колосником в ногах. […] Дней двадцать подряд продолжалась эта пытка вперемежку с жестокими штормами».
Народоволец Иван Манучаров, отсидевший десять лет в Шлиссельбургской крепости, плыл на сахалинскую каторгу в 1896 году. Обстановку в трюме он описывал так: «Была страшная жара, и мы ходили почти голые. […] Тела наши покрылись сыпью, нарывавшимися мелкими прыщами. После Константинополя мы не получали хлеба, а исключительно только черные сухари. […] Изнурение от жары и существования впроголодь было велико».
Отец писателя Даниила Хармса народоволец Иван Ювачев, получив 15 лет каторги, отбыл на Сахалин в 1886 году и затем много лет лечился от сыпи и язв, полученных в тюремном трюме. Бывший военный моряк, Ювачев имел опыт плавания, но о путешествии на Сахалин позднее написал: «В каторге не так трудно, как на пароходе…».
«Верхних рвёт на нижних»
В самоуправляемой среде трюмовых зеков на пути к Сахалину выделялась еще одна важная «масть» — в каждом отсеке выбирали по несколько «парашников»; в их задачу входила регулярная уборка полов. В условиях постоянной морской качки это была очень ответственная задача. Ведь большинство каторжников оказывались на корабле впервые в жизни, и их банально укачивало. Во время штормов и качки сотни человек сутками и неделями подряд блевали в замкнутом пространстве. Борис Еллинский описывал качку в тесноте трюма так: «Можете представить, что там творится во время шторма, особенно ночью. Сонные люди сваливаются с нар на пол. Верхних рвет на нижних. Те ругаются самым отборным образом, но и их самих тоже рвет».
Ответственные за уборку были важными членами трюмового сообщества. Им единственным из выбранного в трюмах «самоуправления» платили заработную плату — в начале плавания каждый каторжник сдавал по две копейки на оплату труда «парашников».
Кстати, по правилам сахалинского этапа заключенным дозволялось брать с собой в трюм не более одного рубля денег. Суммы сверх этой у них временно изымались и передавались на хранение капитану корабля вплоть до прибытия на Сахалин. Делалось это для того, чтобы зеки не подкупали конвой и команду, а также не увлекались азартными играми.
Излишне говорить, что опытные уголовники, несмотря на все обыски, проносили с собой на борт немалые суммы. На стоянках в крупных портах каторжники умудрялись покупать алкоголь, передавая на берег деньги и получая бутылки при помощи бамбуковых шестов, продетых сквозь решетки и высунутых в иллюминаторы. Народоволец Иван Манучаров позднее описывал процесс закупки в порту: «В Сингапуре публика ухитрилась сделать большую закупку всяких ромов, коньяков и вин.
Несмотря на стражу, цветным лодочникам удавалось подъехать к нашим иллюминаторам и, хотя заключенных отделяла от иллюминаторов железная решетка, но торговые ухитрялись на палках получать сначала деньги и затем на тех же палках подавать бутылки. Хотя, получив деньги, цветные приятели могли отъехать от парохода, но обмана не бывало».
От Одессы до Египта пароход с зеками шел неделю. Затем на протяжении полутора суток он медленно тащился по Суэцкому каналу; как вспоминал марксист-каторжник Госткевич, «при проходе через Суэцкий канал пароход шел таким тихим ходом, что даже слышны были крики ребятишек-арабов, бежавших по берегу…».
Затем еще сутки судно стояло в порту Суэц, загружая уголь перед выходом в Красное море. На стоянках температура и духота в трюмах достигали максимума, движение воздуха в вентиляционных трубах останавливалось. К этому добавлялась еще одна напасть – пароходу требовалось загрузить десятки тонн топлива, и люди в раскаленных трюмах задыхались от всепроникающей угольной пыли.
«Маяк» вместо карцера
Для поддержания тюремной дисциплины капитан судна и начальник конвоя имели право наказывать каторжников поркой «линьками» («линьк», «линёк» — тонкий корабельный канат из пеньки с узлами). Однако чаще к проштрафившимся и непокорным применялась специфическая пытка тропических этапов — страдавших от жары в трюмах зеков наказывали еще большей жарой.
Для этих целей использовался так называемый корабельный «маяк», существовавшее до начала XX века на всех судах устройство, в котором зажигали факел открытого пламени, служивший сигнальным огнем корабля на случай отказа электрического освещения.
Журналист Влас Дорошевич в 1897 году в качестве вольного пассажира проделал на тюремном пароходе «Ярославль» путь до Сахалина, оставив нам описание этого специфического наказания: «Корабельный "маяк", это — медный столб, в котором помещается отличительный бортовой огонь. Помещение в нём — крошечный чуланчик, в котором еле-еле может стоять человек. Нельзя даже сесть. В тропиках медь накалена. И "маяк" — это какой-то духовой шкаф с страшною температурой. Четверти часа там нельзя пробыть, чтоб не случилось теплового удара…»
Провинившегося запирали в «маяке»; на плавучих тюрьмах сахалинского этапа такой импровизированный карцер считался самым страшных наказанием.
Впрочем, и тем каторжникам, которым посчастливилось ни разу не попасть в «маяк», было немногим легче. Во время плавания зеков впервые выпускали из раскаленных трюмов на палубу к открытому воздуху только в Красном море. Здесь с них снимали кандалы, обривали уже всю голову (а не половину, как полагалось по законам в европейской части России) и впервые давали помыться под душем из морской воды.
За две недели тюремный пароход доходил от Египта до Цейлона. Во время весеннего рейса именно на этот переход приходился православный праздник Пасхи, и каторжникам-христианам выдавали по 60 граммов водки.
Не менее недели занимал путь от Цейлона до Сингапура, где пароход стоял минимум сутки, вновь загружаясь углем перед выходом в Тихий океан. От Сингапура судно брало курс на Север, и мучившая зеков жара день ото дня ослабевала. Если не было сильных штормов, то путь от Сингапура до Владивостока занимал ровно три недели. В столице Приморья пароход обычно задерживался на несколько суток, выгружая коммерческие грузы из Одессы и принимая дополнительные грузы для Сахалина.
Затем следовал последний морской переход — двое суток от Владивостока до страшного острова. Здесь осужденных высаживали на берег и распределяли по тюрьмам Сахалинской каторги.
Пережить этап удавалось не каждому. По статистике, за время рейса от Одессы на Сахалин через Египет из 500-700 каторжников умирали от пяти до 30 с лишним человек. Их хоронили, сбрасывая в море.
За все годы морского этапирования затонула лишь одна плавучая тюрьма — пароход «Кострома». Крушение случилось у южной оконечности Сахалина в ночь на 16 мая 1887 года. Как раз этим этапом следовал Гилярий Госткевич; в мемуарах он писал, что корабль налетел на подводные камни из-за того, что, завидев долгожданный берег, капитан принялся пьянствовать.
Судно тонуло буквально в сотне метров от берега, но команда и матросы-конвоиры «Костромы» боялись разом выпустить на палубу всю массу каторжников. Когда вода в трюмах залила нижние нары, положение спас один из трюмных «старост» — рецидивист Кузьмин. Он уже во второй раз проделывал морской путь на Сахалин после побега с каторги. Опытный зек сумел договорится с другими «старостами», капитаном и начальником конвоя — от имени всего этапа Кузьмин дал честное слово, что выпущенные из трюмов каторжники будут соблюдать порядок при посадке в шлюпки и на берегу не предпримут попыток к бегству и бунту. Каторжники сдержали данное слово, побегов не было, но, как вспоминал Госткевич, под шумок наиболее ушлые «жиганы» ограбили судно. Утром, когда рассвело, столпившиеся на диком сахалинском берегу каторжники увидели рядом лежбище моржей, «удивленно смотревших на копошившихся людей».
Плавучие тюрьмы ходили через Египет на дальневосточную каторгу почти четверть века, с 1879 по 1903 год. Третий год XX века поставил точку в истории морских этапов — завершилось строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, и путь от Москвы до Владивостока занимал теперь две-три недели. На смену раскаленным трюмам пришли холодные вагоны, которые вскоре получат имя «столыпинских».
Алексей Волынец ("Медиазона")
02:57 12/07/2016
