7-го октября 1944 года в три часа пополудни в концентрационном лагере Аушвиц-Биркенау на глазах у изумленной публики взлетел на воздух один из четырех крематориев, а в другом крематории на глазах у не менее изумленной публики в горящую печь живьем отправили двух немцев, убили еще несколько подвернувшихся под руку эсэсовцев, всё подожгли, после чего несколько сотен человек, поломав забор с колючей проволокой, бросились из лагеря. Всё это произошло за несколько минут. Под вой сирены немцы ворвались в оба крематория (то, что от них осталось) и расстреляли там всё живое. Убежавших (сумевших даже переплыть Вислу) всех нашли (и при помощи местного населения в том числе) всех вернули в лагерь, всех казнили. Потом это назовут восстанием двенадцатой зондеркоманды. И даже снимут об этом кино. А тогда всех интересовал один вопрос – откуда столько взрывчатки у заключенных?
1936-й год. Портрет польской еврейской семьи на свадьбе. Вот сидит на полу восьмилетняя девочка. Ее зовут Ханка Вайсблюм. На стуле между двух тетушек – вторая справа – ее старшая сестра Эстуся (уси-пуси).
Через восемь лет они взорвут крематорий в Освенциме.
***
“If the Phoenix bird can fly, then so can I”
(© an old rock-n-roll song)
Концентрационный лагерь Освенцим был еще и центром военной промышленности. От зари до зари заключенные женского лагеря трудились на заводе боеприпасов «Union», выпускавшем патроны. В сердце завода была маленькая каморка, размером с чулан, которую называли «Пороховая комната». Внутри нее, под замком, восемь девушек наполняли порохом детали. И карманы… Начиная с марта 1944 года каждую ночь после смены они выносили с завода черный порох. Прямо в карманах. Прямо на глазах у охраны. Этот порох потом передавали со связными из женского лагеря в мужской, где советский военнопленный (некоторые источники называют имя этого человека – Тимофей Бородин ) делал гранаты из рыбных консервов. Готовые гранаты прятали по всему лагерю, большую часть – у зондеркоманды.
Зондеркоманда, если вы не в курсе, это особое подразделение в лагерях уничтожения, состоявшее из заключенных, «работавших» в газовых камерах и в крематориях. Это они приводили людей в газовые камеры и закрывали за ними двери. Это они сбривали волосы с мертвых тел и вытаскивали у них золотые зубы. Это они собирали вещи убитых. Это они свозили трупы в крематории и сжигали их в печах. Единственное, чего им не доверяли – это пускать газ. За ударный труд зондеркоманда получала усиленный паек. Каждые четыре-шесть месяцев немцы ливидировали старую зондеркоманду и набирали новую – из новоприбывших заключенных. Первым делом новая зондеркоманда сжигала в крематории трупы старой зондеркоманды. Зато сразу следом за этим они отводили в газовые камеры своих родных и близких, прибывших с ними в одной партии. Маму, папу, деток. Зубы, волосы, вещи, печь… – это они. И это они стали ядром подполья в Освенциме.
В Освенциме зондеркоманда обычно состояла из четырехсот человек. Но летом 1944 года ее увеличили чуть ли не вдвое, по крайней мере Исраэль Гутман приводит цифру 952 в книге «Anatomy of the Auschwitz death camp», а всё потому что работы прибавилось вдесятеро. Тем летом Освенцим душил и сжигал рекордными темпами: 24 июля они добились цифры в 46 тысяч человек превращенных в пепел за день.
Вообще-то план был дождаться, когда советская армия или армия крайова подойдут ближе, и взорвать все четыре крематория. С этим планом ранней весной 1944-го связной зондеркоманды, паренек из польского местечка Цеханув, обратился за помощью к своей землячке – девушке по имени Роза Робота.
Роза
Элла
Склад, где они сортировали одежду находился в здании смежном с крематорием. А в крематории исполняла свою ежедневную «работу» зондеркоманда. Вскоре в Освенциме вошел в строй завод боеприпасов Weichsel Union Metalwerke, и Эллу Гертнер, безупречно владеющую немецким, перевели со склада одежды в офис завода. И вот когда у двенадцатой зондеркоманды созрел план восстания, они вспомнили, что у Розы Робота хорошая подруга работает на заводе «Union», и обратились к Розе с небольшой такой, совсем маленькой просьбой – добыть с завода порох… Yep. И что интересно, Роза не послала их подальше с словами «вы какую траву курили, молодые люди?». Напротив – Роза «обещала помочь». Ну обещать-то она обещала, а полагаться ей пришлось на Эллу Гертнер. А на кого полагаться Элле? В «Пороховой комнате» завода «Union» работали восемь девушек, в их числе – Регина Сафирштайн (бригадир), Эстуся Вайсблюм и Розочка Грунапфель.
Регина
Вот всё, что мне известно о Регине Сафирштайн до того, как она стала бригадиром работниц «Пороховой»: Регина родилась в 1915 году в Бендзине, там же, где и Элла Гертнер. Ни фотографий, никаких других предвоенных воспоминаний. Достоверно не известно, когда Регина оказалась в Освенциме, но, судя по всему в августе 43-го или чуть раньше – 3-го августа нацисты ликвидировали гетто в Бендзине и отправили в Аушвиц последних евреев.
Видимо, именно к ней Элла и обратилась за помощью.
Эстуся
Исключение из школы, конфискация фабрики, Варшавское гетто, подполье, восстание, горящие руины, Майданек, Освенцим. В Майданеке погибли их родители – глухие, никаких шансов. В сентябре 1943 года Эстуся и Ханка Вайсблюм прибыли в Освенцим, были признаны годными к работе и в конце 1943-го в свой черед оказались на заводе «Union» – Ханка на конвейре, а Эстер – в «Пороховой комнате».
(На этой фотографии Эстер (слева) 13 лет, щенок – ее племянницы (справа), имени не знаю)
Розочка
Рэйзел (Розочка) Грунапфель – дочь Шломо Залмана Грунапфеля и Ривки Мириам Оффен из Затора. Она родилась в 1925 году, у нее было два брата и три сестры. Грунапфели были религиозной хасидской семьей. Отец Розочки был лидером еврейской общины и встречал президента Польши Игнасия Мосцицкого во время президентского визита в Затор. Когда началась война, семья попытались бежать на восток, но безуспешно. Родители Розочки погибли в лагере в Белжеце в июле 1942-го, примерно тогда же погибли и два брата.
Розочку и ее младших сестер привезли в Освенцим 10 августа 1943 года. Поначалу младшие прошли селекцию, но вскоре их забрали (в газовые камеры, но заключенным об этом не сообщали). Из всей большой семьи осталась одна Розочка. Примерно в это время Розочка Грунапфель подружилась с Эстусей Вайсблюм. А с конца 1943-го обе девушки работали в «Пороховой» завода «Union».
Рассказывает Розочка Грунапфель:
Это была закрытая со всех сторон комната примерно 10 на 6 или 7 футов. С одной стороны столы с шестью или семью автоматическими прессами. Мы делали деталь, которая взрывает бомбу, называется «задержка». «Задержка» была размером чуть поменьше шашки и внутри у нее было углубление диаметром в одну восьмую дюйма. В это углубление надо было насыпать порох. У нас была маленькая ложка, которой мы насыпали порох в углубление, а затем утрамбовывали его в прессе. В этом заключались наши обязанности. Мастер, Фон Энде, приносил нам определенное количество пороха. Каждой девушке выдавалось определенное количество пороха, из которого она должна была произвести не помню сколько сотен «задержек». Когда порох заканчивался, мы клали «задержки» на поднос, и зате надо было проверить, взрываются ли они. Мастер Фон Энде проверял несколько «задержек» наугад. Нас не наказывали, если не взрывались пять или десять деталей, но если их было больше, то мы должны были всё делать заново, либо нас лишали еды. Мы старались не попасться на браке. Мы были очень осторожны.
Регина Сафирштайн должна была стоять рядом с Мастером Фон Энде и смотреть, когда он брал «задержки» для проверки. У него была привычка делать это в определенной последовательности. Поскольку нам прощалось чуть-чуть брака, Регина старалась поместить их на поднос таким образом, что она была почти уверена, что их не выберут. Когда мы нажимали ручку пресса, немного пороха высыпалось, поскольку его должно было быть достаточно, чтобы утрамбоваться в углубление. Этот остаток был слегка подпорчен. Этот порох был недостаточно мощным. Он назвался «отходом». Мы сохраняли эти отходы и иногда смешивали с хорошим порохом, хотя нам было велено их выбрасывать. Фон Энде собирал отходы, но мы сохраняли достаточно, чтобы он не заподозрил, что мы воровали порох.
[…]
В «Пороховой комнате» было восемь или девять девушек. Там была Эстуся, и Инге Франк, и Илсэ Мишель, немецкие еврейки. Там была Геня Фишер, которой я предложила работать с нами, и еще одна девушка, и, конечно, я. Регина Сафирштайн была бригадиром. Мы все были более менее одного возраста. Не все из девушек участвовали в подполье. Регина Сафирштайн была славным человеком, тихая и очень хорошая, еврейская девушка, одна из нас. Она помогала нам с порохом.
В марте 1943-го Эстуся обратилась ко мне. Она рассказала мне, что организуется сопротивление, и что мы можем помочь, потому что только мы имеем доступ к пороху. Соглашусь ли я рисковать быть пойманной? Конечно, я сразу же согласилась, потому что это дало мне возможнсть отомстить. Я была рада этому, и мне было наплевать на опасность. Нам всем было наплевать. Она научила меня собирать и хранить порох. Она подучила меня смешивать отходы с хорошим порохом и наполнять некоторые «задержки» плохим похорохом, чтобы сохранить хороший порох. Хороший порох мы клали в маленькие лоскутки материи. Мы завязывали их и прятали либо в лифчике, либо в кармане, если были карманы. Мы отрывали кусочек сорочки, или обменивали хлеб на платок и разрезали его. Если постараться, можно многое сделать. Мы хранили порох на теле или в карманах. Очень часто перед входом в лагерь нас останавливали и обыскивали.
Увидев издалека, что будет обыск, мы высыпали порох на землю и втаптывали его в землю, так чтобы нас не смогли обнаружить. Порох был угольно-серым. Очень темным. Почти черным. Он не был похож на пудру, скорее на очень маленькие зерна. Он не мог забиться под ногти. В день мы втроем собирали примерно две чайные ложки пороху.
Мы наблюдали за другими девушками. Мы заводили с ними разговор. Мы спрашивали их: «Что бы ты сделала, если бы у тебя была возможность?». Мы были очень осторожны.
[…]
После того, как я собирала этот порох, Эстуся забирала его у меня и отдавала его кому-то. Мы знали мало имен из соображений безопасности, поэтому я не знаю точно, но я знаю, что была девушка, которая была курьером, и она передавала порох кому-то, кто был связан с мужчинами, и мужчины уже из него что-то делали. Мне было известно, что мы собирались устроить массовый побег. Мужчины бы начали, и, может быть, женщины последовали бы за ними позже. Было сомнительно, чтобы кому-нибудь удалось выжить, но стоило хотя бы попытаться. В этом была наша главная цель.
Связные, их по разным источникам было несколько, передавали по цепочке порох до тех пор, пока он не попадал в руки Розы Робота в Биркенау. А от нее – в руки зондеркоманды. Там делали взрывчатку из консервных банок и прятали.
Как уже было упомянуто, Освенцим готовил массовый побег. Но беда в том, что граффик ротации зондеркоманды не совпадал с планами подполья. В первых числах октября 1944 года двенадцатой зондеркоманде стало известно, что ее дни сочтены. И когда 7-го октября во второй крематорий явились СС и собрались увести с собой 300 человек «зондеркомандо», те набросились на солдат с самодельным холодным и несамодельным огнестрельным оружием (полученным от местных партизан). Тогда-то и отправились в печь немецкий капо и случайный эсэсовец. Услышав это, четвертый крематорий присоединился к восстанию. Пока одни отбивались от подоспевшей охраны, другие взорвали печи крематория. О том, что было дальше, я уже рассказала. В восстании погибли все его организаторы из числа зондеркоманды, но немцы всё таки попытали несколько человек в надежде добыть сведения о том, кто передал им порох. Разные источники расходятся в версиях, по одним немцы узнали имена Розы Робота, Эллы Гертнер, Эстер Вайсблюм и Регины Сафирштайн от выживших «зондеркомандо», по другим (Гутман, конечно, он же сам «зондеркомандо») Элла сама разболтала по неосторожности эсэсовцу, с которым якобы флиртовала. Розочка Грунапфель приводит самое правдоподобное объяснение: больше неоткуда взять порох, кроме как из «Пороховой». А Регина – бригадир. Ей отвечать головой. Всю бригаду немедленно изолировали и допрашивали. Поскольку одни действительно ничего не знали, а другие талантливо притворялись, немцы не смогли ничего из них выбить и отпустили. Но. Вскоре снова арестовали Эстер, Регину, Эллу и Розу Робота. Розочка тоже грешит на какую-то фантомную девушку, якобы настучавшую на Эстусю Вайсблюм. И вот тогда начались настоящие пытки, продолжавшиеся несколько недель. Потом их снова отпустили на короткое время. Но незадолго до рождества забрали опять – уже навсегда. Одному из друзей Розы Робота удалось увидеть ее за день до казни – ее невозможно было узнать. Поначалу она не могла говорить, потом рассказала. И о избиениях, и о изнасилованиях, и о пытках электрическим током. Она передала друзьям записку со словами «хазак ве эмац» (будьте сильными и мужественными) . Эстуся тоже передала записку. В ней она просила свою подругу Марту Биндигер позаботиться о Ханке.
6-го января 1945 года Розу Робота, Эллу Гертнер, Эстер Вайсблюм и Регину Сафирштайн повесили перед лицом всего женского лагеря.
Рассказывает Розочка Грунапфель:
Все женщины лагеря были на улице и «Пороховую» вызвали вперед, прямо к виселицам, где стояли стулья. Это я помню. Я записала: Хёсслер, лагерный фюрер, приказал «Pulverraum nach vorne», что означало «Пороховая – вперед», и он прочел вердикт «Именем закона Германии вы приговариваетесь к смерти.»
Что это был за нонсенс, «именем закона». Читать в Освенциме вердикт «именем закона»! Я потеряла сознание. Я едва помню, что было потом. Совершенно онемела. Ничто больше не имело значения. Мы все молчали. Какое-то время мы не могли говорить. Через тринадцать дней нас эвакуировали из Освенцима.
19-го января 1945 года оставшихся заключенных Освенцима – около 56 тысяч человек – отправили «маршем смерти» в Равенсбрюк. 27-го января Советская Армия освободила Освенцим и оставшихся там семь с половиной тысяч заключенных.
Ханка Вайсблюм и Розочка Грунапфель обе пережили и «марш смерти», и войну, и своих мужей. У них дети и внуки, и, как ни неправдоподобно казалось в тот зимний день, когда они стояли перед виселицами Освенцима, у них была впереди вся жизнь. Ханка (теперь Анна Хильман) живет в Оттаве, она написала книгу о своей сестре. Розочка (теперь миссис Роуз Мет (Rose Meth, прямо как наркотик)) – тихо живет в Квинсе с сыном, и очень может быть, что мой дорогой френд etotam возит ее иногда в больницу в числе прочих ньюйоркских старух
