Прошло три года, как я приехал в Израиль, отправившись, как я тогда полагал, искать мои корни. Я хотел жить в стране, в которой родился и работать журналистом на Ближнем Востоке.
Но сочетание унизительного процесса репатриации и постоянных вопросов о моем происхождении привело к тому, что я в меньшей степени, чем когда-либо, ощущаю себя евреем. Признаться, больше я не чувствую себя евреем.
Я – продукт классической любовной истории в кибуце в конце 1980-х. Моя мать-датчанка была волонтером в кибуце, который основали мои дедушка и бабушка по отцовской линии. Там она и познакомилась с моим отцом-израильтянином. Травма ливанской войны 1982 года подтолкнула его к тому, чтобы убедить мою мать переехать в Данию – он не хотел, чтобы его сыновья испытали те же ужасы, что и он.
Так через полгода после моего рождения мы переехали в Данию. Поскольку в то время датчанам не разрешалось иметь двойное гражданство, мои родители отказались от израильских паспортов в обмен на датское гражданство.
В 2017 году я решил вернуться в Израиль, восстановить гражданство, найти свои корни и начать работать журналистом. Я родился в Израиле; мой отец был израильтянином и ветераном ЦАХАЛа; мои дедушка и бабушка – израильтяне-первопроходцы. У меня был статус вернувшегося в страну сына гражданина Израиля. Я полагал, что восстановить израильский паспорт будет очень просто. Но раввинат быстро доказал, что я заблуждался.
Первое серьезное препятствие возникло, когда мне понадобилось письмо, подписанное местным датским раввином, подтверждающее мое еврейство. «Чистая формальность», – подумал я. Как же я ошибался!
«Ваша мать – еврейка?» – спросил раввин.
«Нет, но…» – начал я.
«Тогда я не могу вам помочь. Вы – не еврей. И поскольку я вас не знаю, так как вы – не член еврейской общины Дании, я не могу за вас поручиться», – закончил он разговор.
Это воспоминание по сей день приводит меня в ярость. Я попросил отца позвонить раввину, чтобы объяснить ему ситуацию. Конечно, он поверит моему отцу, когда тот расскажет ему историю своей жизни, тем более на иврите.
Но раввин сказал отцу, что понятия не имеет, еврей он или нет. Для раввина, а в более широком смысле и Государства Израиль, доказательством еврейства является только свидетельство о браке за подписью раввина.
То, что в нашей семье было три поколения израильтян, ему было недостаточно. Все сводится к тому, была ли ваша мать еврейкой и имеется ли у вас религиозный документ, подтверждающий ваше еврейство.
В конце концов, отец нашел раввина, связанного с кибуцем его родителей, который мог подтвердить, что семья Конфино – еврейская. Только тогда самодовольный и высокомерный раввин из Копенгагена передал нам письмо, необходимое для восстановления моего гражданства.
Это не помешало ему закончить письмо в МВД Израиля словами: «Я не знаком с Амацией Конфино» (то есть моим отцом). Очевидно, он хотел показать, что крайне неохотно поручился за молодого «полуеврея», не связанного с местной еврейской общиной.
Процесс репатриации заставил меня осознать, насколько израильская идентичность замешана на чувстве еврейской исключительности, и, переехав в Израиль, я постоянно испытываю это на себе.
Как журналист, я освещаю события по всему Израилю. Меня бессчетное количество раз спрашивали, порой агрессивно, а порой вежливо, еврей я или нет. И все это происходит в первые 30 секунд разговора, будь то в личной жизни или на работе. Похоже, израильским евреям необходимо отнести меня к той или иной категории: такой, как они / не такой, как они, /один из них / не один из них.
Часто то же самое происходит на свиданиях: некоторые израильтянки не готовы ограничиться «полу евреем» вроде меня, и моих не еврейских подруг в Израиле местные парни бросали по той же причине.
Я считаю, что это – проявление невероятного расизма, но у меня есть очень хорошие друзья, которые не видят в этом никакого расизма и говорят: это – вопрос традиции. И это относится не только к людям старшего поколения. Среди большинства молодых израильтян, которых я встречал, эта позиция преобладает.
С учетом политической полемики, которая, кажется, только усиливает эту навязчивую идею быть стопроцентным евреем, и закона о национальном характере государства, который ясно дает понять, кому принадлежит Государство Израиль, вполне логично, что Израиль катится в бездну расизма, где только этнически чистые евреи в полной мере являются частью общества. Я считаю иудаизм не этнической принадлежностью, а религией, но поскольку власть имущие действительно считают евреев расой, то когда они принимают законы, исходя из этой точки зрения, их одержимость расовой чистотой превращается в расизм.
Лучшим примером того, в чем именно люди вроде меня видят проявление расизма, является контроль главного раввината над браками и разводами. В Израиле нет гражданского брака. Только «чистые евреи» (имеющие еврейскую мать) могут вступить в брак в Израиле, в результате чего тысячи израильских полуевреев делают это за границей.
Поскольку в руках ультра
ортодоксов находится власть над одним из самых важных институтов общества, и поскольку они считают евреев расой, с изгоями вроде меня они будут обращаться иначе. То же самое происходит со многими русскими полуевреями, которые живут в Израиле, и с любыми другими израильтянами, родившимся в семьях, где отец – еврей, а мать – нет. Вот причина того, что тысячи израильских евреев ежегодно вступают в брак за границей.
Это заставляет такого полуеврея, как я, задаться вопросом, что на самом деле значит быть евреем? Я не верю в Бога и не отмечаю большинство еврейских праздников. Я определенно не соблюдаю кашрут или субботу, и я не считаю, что критика Государства Израиль равнозначна антисемитизму. Я также не считаю, что можно на законном основании производить обрезание младенцев. Это – устаревшая традиция, и если в ходе обрезания что-то идет не так, это влияет на всю оставшуюся жизнь пострадавшего.
Все выше перечисленное никоим образом не является критикой в адрес многих светских израильтян, которые разделяют мои взгляды, но при этом идентифицируют себя как евреи. Это просто осознание того, что я не придерживаюсь основных еврейских ценностей и культурных традиций, и поэтому не вижу смысла идентифицировать себя как еврея.
У Израиля нет монополии на иудаизм, большинство евреев живут за границей и могут истолковывать свое еврейство так, как им заблагорассудится, благо они не подчиняются фанатичным раввинским судам, как в Израиле.
Но я не могу избавиться от ощущения, что в еврейском мире, где бы я ни находился, меня анализируют, чтобы выяснить, до какой степени я еврей, или, когда меня спрашивают, была ли моя мать еврейкой, до какой степени я нееврей.
Евреи задают этот вопрос в обеих странах, которые я считаю домом, в Дании и Израиле, равно как и евреи, которых я встречал за границей. Всегда трудно понять, задают ли они этот вопрос из любопытства или им важно знать, являюсь ли я «одним из них». В любом случае, кого бы я ни встречал, я всегда считал эти разговоры крайне неприятными.
Я считаю себя светским израильтянином, выросшем и в немалой степени сформировавшимся в Дании. На протяжении всей моей жизни я всегда считал само собой разумеющимся, что я еврей, поскольку мой отец еврей и родился я в Израиле. Я никогда не переставал думать, что это на самом деле значило для меня. В конечном итоге, это был просто ярлык, прикрепленный к моей датской идентичности.
В моих глазах быть израильтянином означает верить в Государство Израиль как в место, где евреи имеют право жить, но которое дает равенство всем – религиозным и светским, арабам и полуевреям. Если у вас еврейские корни, вы ничем не хуже любого еврея-нового репатрианта. Процесс репатриации, быть может, привел к тому, что я утратил веру в иудаизм и еврейскую идентичность, но он укрепил мою веру в израильскую самоидентификацию.
Йотам Конфино, «ХаАрец», М.Р. AP Photo Oded Balilty˜
1
