В начале февраля истекут 60 дней, данные России Соединенными Штатами и НАТО на возврат к исполнению условий договора РСМД, после чего Вашингтон грозится выйти из него в одностороннем порядке.
В Москве, как и всегда, привычно сослались на недоказанность обвинений в нарушении договора РСМД, обвинили США в его нарушении и пообещали, что европейские страны, разместившие у себя американские ракеты, станут мишенями для российского ответного удара.
Вместе с РСМД под угрозой находится и договор СНВ-3, подписанный Бараком Обамой и Дмитрием Медведевым восемь лет назад. Его условия стороны полностью выполнили в феврале этого года, а срок его действия истекает в 2021 году. В СНВ-3 заложена возможность его продления еще на пять лет, но в нынешних условиях это выглядит все менее вероятным.
Все это рождает вполне обоснованные опасения о судьбе стратегической безопасности мира в ближайшем будущем. Прекращение действия договоров РСМД и СНВ-3 с неизбежностью приведет к разработке новых видов ракетного (и не только) оружия и новой гонке вооружений, о чем недвусмысленно высказался президент России Владимир Путин.
Главная проблема с отменой РСМД и других стратегических договоров о контроле над вооружениями в том, что сегодня они гораздо нужнее, чем на излете холодной войны, когда они заключались.
К сожалению, проблемы мировой безопасности не ограничиваются только ракетными арсеналами России и США. Мир сегодня в целом ближе к полномасштабной войне, чем еще несколько лет назад.
В 2014 году, отмечая столетие начала Первой мировой войны, многие политики в Европе говорили о необходимости извлекать уроки из прошлого ради будущего.
А в год столетия ее окончания президент Франции Эммануэль Макрон сказал: "Я поражен схожестью между временем, в котором живем мы, и тем, что было между мировыми войнами. В Европе, разделенной страхами, возвращением национализма, последствиями экономического кризиса, можно увидеть почти последовательно все то, что характеризовало Европу между окончанием Первой мировой войны и экономическим кризисом 1929 года".
Возвращение национализма – ключевой симптом текущего момента. Он опасен сам по себе, но гораздо важнее причины, вызвавшие его возрождение.
Сегодня можно говорить, что яркие и неожиданные события в мире последних лет – избрание "внесистемного" Дональда Трампа или крайне правого Жаира Болсонару в Бразилии, "брексит", националистические партии в европейских парламентах – это не случайные события, а признак некоего системного сдвига в мировой политике и общественном сознании.
Германский кайзер Вильгельм II заявил 4 августа 1914 года: "Я не признаю больше никаких партий, для меня теперь существуют только немцы". Активно продвигалась идея забыть социальные и партийные различия перед лицом врага под названием Burgfrieden ("гражданский мир").
В тот же день премьер-министр Франции Рене Вивиани зачитал обращение президента Французской республики Раймона Пуанкаре, в котором говорилось: "В грядущей войне Францию будут героически защищать все ее сыны, и этот священный союз не рассыплется перед лицом врага".
Священный союз, о котором говорил премьер, – это политическое перемирие, заключенное левыми силами страны с правительством: во время войны они обязались не созывать забастовки и не противодействовать властям.
Легко заметить, что многие современные лозунги списаны с высказываний столетней давности едва ли не слово в слово.
В лозунге "Америка превыше всего, сделаем Америку снова великой", с которым Дональд Трамп пришел в Белый дом, ключевое слово – "снова".
"Если попытаться суммировать все наблюдаемые изменения и определить коротко, в чем их суть, то почти все сведется к формуле "назад в спасительное прошлое", – пишет политолог Владимир Пастухов.
В этом смысле, кстати, Россия и западный мир похожи: и там, и там в качестве рецепта благополучия рассматривается возвращение к идеалам и стандартам прошлого. В России – советского, на Западе – индустриального капитализма позапрошлого века.
Интересно, что процесс глобализации в некоторой степени поддерживает этот вектор развития западного общества.
На старте глобализационных процессов предполагалось, что в результате их разрыв между "ядром" мирового капитализма и его периферией будет сокращаться. По мере распространения новых технологий и построения новой, современной производственной базы в экономически отсталых странах удастся создать новые рынки, новое богатство, новый средний класс.
На практике оказалось ровно наоборот. Более того, расслоение не исчезло и в странах "золотого миллиарда", хотя, конечно, понимание бедности в Швейцарии и Центрально-Африканской Республике разное.
Но главное – этот разрыв никуда не уходит. Исторически сформировавшееся первенство западных стран на экономическом фронте в новом глобализованном мире только увеличивается: они могут концентрировать на своей территории качественные и перспективные ресурсы, в первую очередь интеллектуальные.
Разумеется, эти достижения защищаются: от менее развитых стран требуют открывать рынки для внешней конкуренции, соблюдать до последней буквы права на интеллектуальную собственность, признавать приоритет международного права над национальным и так далее.
В условиях новой экономики, когда именно интеллектуальные ресурсы в первую очередь обеспечивают развитие, более бедные страны лишены возможности догоняющего развития за счет природных ресурсов.
Похоже, что, несмотря на все успехи глобализации, а в чем-то и благодаря ей, мир в целом сохранил условно колониальную структуру, которая продолжает подпитывать то самое "стремление в прошлое".
Попытка вернуться к идеалам индустриального капитализма естественным образом извлекает из забвения и политические инструменты того времени. И вот уже США объявляют Китаю торговую войну.
Хотя результаты предыдущих торговых войн оказывались как минимум неоднозначными, соблазн воспользоваться простыми решениями из прошлого оказался сильнее.
А отсюда уже недалеко и до дипломатии канонерок.
Большой войны, разумеется, никто не хочет. Но военный конфликт, похоже, перестал казаться чем-то абсолютно невозможным.
Президент Путин заявляет, что в случае войны "мы победим", что россияне как мученики попадут в рай, и демонстрирует мультфильмы с ядерными ракетами, путешествующими во Флориду.
Занявший весной пост советника президента США по национальной безопасности Джон Болтон в начале года написал в Wall Street Journal колонку, в которой обосновывал правомочность превентивного ядерного удара по КНДР.
Многие аналитики неоднократно подчеркивали, что за прошедшие с окончания Второй мировой войны десятилетия западный мир, да и Россия забыли о ее ужасах.
Да, была война в Югославии, конфликты в Афганистане и Ираке. Однако это все же были либо локальные операции, либо они велись далеко от границ западного мира сравнительно небольшими силами.
Даже в России, где на протяжении десятилетий общественное настроение формировалось в духе "лишь бы не было войны", сегодня все чаще слышится "можем повторить".
В этих условиях демонтаж существующей системы контроля над ядерными вооружениями очень опасен.
"Прекращение действия Договора РСМД вернуло бы отношения России и Запада в значительно более жесткие условия конфронтации времен холодной войны, чем это было в середине 1980-х годов", – полагает главный научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО, генерал-майор в отставке Владимир Дворкин.
Оно означает появление в Европе, в непосредственной близости от границ России, новых, более эффективных баллистических и крылатых ракет с очень малым временем подлета. В ответ России придется разрабатывать и развертывать свои системы, держащие под ударом десятки европейских мегаполисов, морских портов и всю инфраструктуру НАТО.
О превентивном ударе в таких условиях можно забыть: не будет времени. Можно говорить только об ответном.
Механизм ответного удара – это еще одна особенность российско-американского противостояния.
В рамках доктрины ядерного сдерживания существуют два вида ударов: ответный и ответно-встречный. Первый осуществляется силами, выжившими после нападения агрессора, если оно произойдет.
Решение об ответно-встречном ударе принимается на основании данных систем предупреждения о ракетном нападении, то есть еще до того, как вражеские ракеты долетели до своих целей.
Решение об ответно-встречном ударе принимается в течение весьма короткого времени и на основании потенциально неточных, а то и вовсе ошибочных данных. Сокращение подлетного времени ракет противника до нескольких минут еще более ограничивает возможность точно интерпретировать поступающие данные.
Владимир Дворкин отмечает, что риск принятия решения об ответно-встречном ударе на основании информации от систем предупреждения особенно велик в условиях кризисов и обострения военно-политической обстановки – то есть в нынешней ситуации.
"Кроме того, утверждать о здравомыслии лидеров в случае принятия ими решения о нанесении ответно-встречного удара можно в спокойных условиях, например в процессе стратегических тренировок, – пишет эксперт. – Но когда такие решения нужно принимать за несколько минут в стрессовой ситуации, да еще на пике обострения военно-политической обстановки и нагнетания милитаристского психоза, рассчитывать на адекватную реакцию можно лишь с некоторой долей вероятности".
И советская, и американская доктрины в годы холодной войны предусматривали скорее ответный, нежели ответно-встречный удар. В американской ядерной триаде ведущее место занимали малоуязвимые подводные ракетоносцы, а Советский Союз, осознав невозможность достаточно защитить свои стационарные пусковые установки, активно разрабатывал мобильные комплексы, тоже не забывая при этом о подводном флоте.
Сегодня ситуация изменилась, во всяком случае, в России. В фильме "Миропорядок-2018" президент Путин прямо говорит: "Наши планы применения – надеюсь, что этого никогда не будет, но теоретические планы применения – это так называемый ответно-встречный удар. Это значит, что решение о применении ядерного оружия может быть принято только в том случае, если наша система предупреждения о ракетном нападении зафиксировала не только старт ракеты, но и дала точный прогноз траектории полета и времени падения головных частей на территорию Российской Федерации".
Большинство экспертов сходится в том, что доверять системам предупреждения можно и нужно, но отнюдь не безоговорочно. Достаточно вспомнить кризис 1983 года, когда советская система выдала ложный сигнал о запуске американской ракеты "Минитмен" с территории США.
Тогда сработал человеческий фактор в лице подполковника Станислава Петрова, сумевшего верно интерпретировать сигналы системы предупреждения.
В нынешних условиях колоссального недоверия главных ядерных держав друг к другу многоступенчатые механизмы предупреждения и взаимного контроля особенно важны.
Прекращение действия договоров РСМД и СНВ-3 не только подогреет новые разработки в этой области, но и поставит под угрозу выполнение договора о нераспространении ядерного оружия – как будто в современном мире его не хватает.
Главные договоры о ядерных вооружениях (РСМД, СНВ-1) пришлись на последние годы холодной войны и существования Советского Союза. Наверно, поэтому их и удалось заключить относительно легко: в то время казалось, что противостояние НАТО и Варшавского договора и в целом двух мировых систем, наконец, заканчивается.
К тому же их подписывали люди, пережившие мировую войну и знавшие ее цену. Все-таки Рейган, Буш-старший и Горбачев – это люди совсем другого поколения, нежели Трамп и Путин.
Сегодня ситуация в мире совершенно иная. "На наших с вами глазах распадается система стратегической стабильности, которая существовала начиная с заключения Московского договора о системах противоракетной обороны 1972 года", – констатирует военный обозреватель Александр Гольц.
В России (да и в США) в последнее время часто говорят о том, что они – единственные страны из членов "ядерного клуба", связанные договорными ограничениями. Мол, Китай, Индия, Пакистан могут разрабатывать крылатые ракеты, способные достичь территории России в считанные минуты.
Включить их в систему договоров об ограничении и контроле над вооружениями сегодня представляется маловероятным. А еще существуют Северная Корея и, в перспективе, Иран.
Это так. Однако надо помнить, что США и Россия в сумме обладают 90% мировых ядерных арсеналов и наиболее развитыми технологиями и научными разработками в этой области, а также развитыми системами ПРО. Бросить вызов стране, в арсенале которой полторы тысячи ядерных боезарядов, в ближайшие годы некому.
Отдельная история – это Китай. Подключение Пекина к международным механизмам ядерного сдерживания, безусловно, необходимо. Добиться этого будет проще, если такие механизмы будут продолжать неукоснительно действовать в отношении двух крупнейших ядерных держав.
Еще один, к сожалению, гипотетический, способ поддержания стратегической стабильности – это совместная противоракетная оборона.
Разработка пан-европейской системы противоракетной обороны с полноценным участием России предлагалась российскими политиками, в частности, Григорием Явлинским, еще в 2000 году.
Предполагалось, что, помимо чисто военного значения, система коллективной противоракетной безопасности, предполагающая глубокую интеграцию партнеров, сыграет важную роль в укреплении взаимного доверия и предотвратит возможные конфликты.
Впоследствии к идее совместной ПРО возвращался бывший тогда президентом России Дмитрий Медведев. И Барак Обама говорил, что США "готовы привлечь возможности российской системы противоракетной обороны в более широкую систему защиты, отвечающую нашим общим стратегическим интересам".
Противоракетный "зонтик", прикрывающий все Европу и значительную часть российской Сибири, наверняка повлиял бы на готовность азиатских членов "ядерного клуба" включиться в систему поддержания стратегической стабильности, которая в таком случае стала бы по-настоящему мировой.
Однако дальше разговоров об использовании данных российской системы оповещения в Габале дело не пошло.
Сегодня же отношения России и Запада таковы, что говорить о сотрудничестве в создании систем ПРО бессмысленно: ни одна сторона не доверит другой даже малую толику своей безопасности.
Так что альтернативы договорам типа РСМД в ближайшие годы не предвидится. Добровольный отказ от них никому не пойдет на пользу.
