Человек-реклама, человек-избыточность, человек, плывущий по течению времени и получающий от этого удовольствие, – так можно описать, глядя с разных сторон и под разным углом актёра, который последнюю четверть века украшает нам жизнь.
Помню, как-то Лариса Гузеева, представляя в своём ТВ-проекте «Давай поженимся» очередного претендента на роль жениха, заметила, что мужчины-актёры поразительно пусты и бессодержательны. И Татьяна Толстая однажды сказала: «У актёров вообще нету частного лица, поэтому мы их никогда не зовём в «Школу злословия».
Это бесполезно, вы не можете узнать, кто они на самом деле есть. Актёр всегда в личинах и масках. Мы его видим в разных ролях и можем как-то экстраполировать его истинную сущность, но она никогда не проявляется, даже когда он пьянствует. А он пьянствует, как раз чтобы затушевать вот это отсутствие материального стержня».
Так вот Михаил Ефремов, актёр, лихо пьющий и, более того, делающий из своего пьянства своего рода мегаигру, представляется мне на самом деле персоной вполне аутентичной: он ничего не изображает в жизни в отличие от большинства своих коллег. Такой, какой есть. И актёр он просто гениальный, однако не лицедей, полагаю. Возможно, именно поэтому и продержался в качестве ведущего ТВ-программы «Жди меня» всего полгода: исполнителю нужен режиссёр, а не установка.
Так сложилась, что у Михал Олегыча режиссёром по жизни стал Андрей «Вася» Васильев, одарённый «журналюга», прославленный главред, циничный мизантроп и, между прочим, неплохой (и недооценённый) актёр (не забуду, как истово он желал сыграть Бориса Березовского и какой точный был бы это образ, о боги кинематографа + фарса!).
Именно факт этого альянса (точнее, дружбы), замешенного вовсе не на алкоголизме (лютая страсть «Васи» к спиртному в значительной степени мифологизирована; питие в целом имманентно журналистам советской школы, сам, признаюсь, пил ежедневно & еженощно).
Я помню Ефремова конца 80-х, когда он зажигал по-богемному со своей тогдашней пассией Наташей Негодой, обладательницей титула секс-символа СССР (после премьеры «Маленькой Веры»). По мне, он не претерпел основательной коррекции жизнью или бытом. Как и большинство людей его среды, не особо привечает журналистов и не считает нужным эту (абсолютно, подчеркну, закономерную неприязнь) шифровать.
Как меньшинство, недолюбливает кошек, однако у него просто банальная аллергия на хвостатых. Как почти все, знает себе цену, при этом не обременён дешёвыми понтами. И – ещё раз – очень настоящий, что редкость в актёрском цехе. Моё мнение. При этом пелевинский абсолютно герой, с этой его хмельной игрой в футбол на юрмальских площадках и поездками на Афон с загадочными собутыльниками.
Их с Васильевым проект «Господин хороший» обрёл статус культового не только у зрителей, настроенных оппозиционно, он стал симпатичной частью богемного ландшафта современной России. И поэтому их имена теперь связаны в пульсирующий узел, который не будет распутан, даже если в силу обстоятельств пути этих двух экстравагантных разойдутся.
Кстати, в тот момент, когда родилась идея настоящего материала, я тут же набрал Ефремову. Так вот, трубу снял… хмурый «Вася»: «Мишка спит ещё, рано». Однако! Было три пополудни. Но! Выяснилось, что удалая парочка тусуется в Калифорнии.
Впрочем, на сцене выступает Михаил в паре с Андреем «Орлушей» Орловым, который как-то сказал: «Наша дружба – это не политический альянс, как могут некоторые подумать. Мол, собрались три нацпредателя и решают себе, как бы получить побольше денег или когда снова поехать «скакать» на Майдане. С Ефремовым я познакомился в Крыму 8 мая 1978 года. Мы действительно друзья, а не просто случайно оказавшиеся в «белом списке» люди, куда нас записало Министерство культуры Украины».
Всё, что касается «Гражданина хорошего», по-прежнему находится в зоне ответственности Андрей Виталича: когда Ефремов на пару с Орловым выступал в киевском клубе Atlas, я уточнял статус проекта у Васильева (он был в Лондоне) – «Господин» перестал быть цикличным энд эфирным, но всё ещё на плаву. Хотя хоронили его не раз. И не два. С этого и начал я беседу с лицом проекта.
Про похороны. Весёлое
Михаил, ты со своими «подельниками» несколько раз «хоронил» проект «Гражданин поэт». Это был коммерческий ход?
– Ну, похороны были, один раз похоронили. Потом столько было желающих кинуть горсть земли в могилу проекта «Гражданин поэт», что пришлось провести и второй, и третий раз.
Ну, я слышу какие-то ностальгические нотки…
– Нет, это не ностальгические. Это ностальгические – по площадке.
Кстати, на той же сцене ты праздновал полувековой юбилей – «Запой с Михаилом Ефремовым». Кто придумал такое провокационное название?
– Я думаю, что Васильев придумал. Я, честно говоря, не помню. Это было давно придумано. И вообще, дело в том, что очень много ваш брат журналист пишет про то, что, ну как говорят, Михаил Ефремов – это кто? Актёр-алкаш.И второе, я хотел бы, чтобы меня называли пьянчужкой. «Запой» имеет двоякое значение.
Я понимаю, что это как глагол «запеть».
– «Проснись и пой». Встаю утром, пою. У нас даже Дима Быков пел с Мазаевым в Малом театре один раз.
Серьёзно? Я Диму никогда не видел поющим.
– Я так никогда не хохотал. Он не попал ни в одну ноту. Но мне сказал, что у него очень хороший слух, потому что не попасть ни в одну ноту – это уметь надо.
А у тебя ещё и дети поющие, по-моему? Ну, не профессионально поющие, однако со слухом и голосом.
– Ну, я, честно говоря, надеюсь. Вот у меня Боря в три года пошёл в хор и получил пятёрку по сольфеджио.
Это отличная идея, семейная как бы тема, мне кажется, – с детьми что-то исполнить.
– Ну, я надеюсь, что поможет в этом моя жена Соня, «золотые уши России», как её называет Дмитрий Дибров (но не забывает добавлять при этом, что я «золотая печень России»). Маленьких всё-таки пока не хочется ещё тащить.
Ты же вот, допустим, уже в десять лет уже знал, что ты будешь…
– Нет, я ещё не знал.
Ты не знал?! Ну, в тринадцать-то уже ты определился.
NB. В 1976 году Миша снялся в трёхсерийной телевизионной драме «Дни хирурга Мишкина». Ефремов-младший играл роль сына главного героя Евгения Львовича Мишкина, заведующего отделением больницы маленького провинциального городка (роль коего исполнил Ефремов-старший).
В 2 года на коленях у папы
– Ну, я снимался в фильме, да, да. И не в одном, а уже в двух. Я не могу сказать, что я определился в то время. Всё равно же в тринадцать лет человек думает, а может, я тем стану, а может, этим, а может, там… Открыты все дороги.
Ты же понимал, что у тебя что-то получается?
– Да не особо. Вообще, у меня такого ощущения, что получается, не бывает почти. Очень редкое ощущение. Оно какое-то такое – не очень правильное. Потому что, когда ты так думаешь – «а хорошо сыграл», – на самом деле это ой обманчиво. Потому что, если у тебя такое ощущение, зритель увидел на сцене самодовольного дурака, который там чего-то играет.
А с женой обсуждаете, что получилось, что не получилось у тебя?
– Нет, она потому и супруга, что она считает, что, в принципе, моя работа – это тьфу, не бей лежачего.
А-а, вот так вот, да?
– Конечно. «И не надо делать вид, что так ты устал». Ну, она права, потому что она работает, у неё трое детей всё время. Но, правда, у нас есть разница в возрасте, чем я пользуюсь иногда.
А как ты пользуешься? Авторитет включаешь?
– Ну, авторитета нет уже давно. Я не включаю авторитет, я пытаюсь бить на жалость. Но тоже не очень получается.
Михаил Ефремов и его большая семья – мама Алла Покровская, жена Софья Кругликова, дети и родственники
Про «Запой» расскажи поподробней.
– Это медиаменеджерская идея Андрея Витальевича Васильева. Он сказал: «А вот пятьдесят тебе будет», как раз когда ему было пятьдесят, в 2008. И почему-то я хотел справлять пятьдесят лет в Колонном зале Дома союзов. Помнишь, когда похороны были и там портрет вождя висел? И гроб выносили. Вот такой же дурацкий портрет я хотел чтобы висел хоть один денёчек. Но это всё-таки слишком: Дом союзов – он же рядом с Госдумой. А «Крокус Сити Холл» всё-таки на окраине. И конечно, это очень технически удобная площадка.
Вот ты упомянул похороны. Открыл как бы сам эту дверь.
– Похороны «Гражданина поэта». Или ты имеешь в виду Колонный зал Дома союзов?
Да, Колонный зал, да. Гармаш мне как-то признался, что самый правильный вопрос, который надо задавать, – это думает ли человек о смерти. Он сказал, что ему задали на творческом вечере такой вопрос, и это его очень впечатлило.
– Я с неизбежностью отношусь к смерти. Как можно относиться? Чего думать? Как это будет, это я уже отдумался. Это когда тебе лет пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, вот там ты о смерти думаешь, представляешь, как ты мёртвый лежишь и все плачут. Вот это те штуки. Сейчас уже всё-таки страшновато об этом думать.
Нет, ну смотря как к этому относиться, какие опции рассматривать.
– Ну конечно.
Вот ты, допустим, веришь, что ты «есть после смерти»?
– Я верующий человек, православный. Но не могу сказать, что я углублён. Но, конечно, по-моему, правильнее «есть», конечно. Ещё как можно сказать? Что если ты веришь, что там чего-то будет, значит, там чего-то будет. А не веришь, то и не будет ничего.
Кстати, действительно, очень резонно. Когда-нибудь обсуждал это с женой?
– У меня супруга православная. Она у меня ходит каждое воскресенье с детьми в церковь. Я редко хожу. Я – грешник.
Обсуждал ты с ней печальные перспективы, условно говоря?
– Мы не обсуждаем такие вещи. Но мы же вместе. И поэтому как бы… чего нам обсуждать?
А как папа твой знаменитый?
– Как его отношение с религией? Ну, крестик у него в столе лежал. Его крестили. Наверное, крестила бабушка, ну, мама его, Анна Дмитриевна. Всё-таки он родился в 1927 году. Но тогда это была традиция. Хотя и сейчас это…
Нет, сейчас это скорее тренд. А тогда да, традиция.
– Нет, тренд это был скорее в конце 80-х – начале 90-х, когда их всех подсвечниками звали…
Миф или легенда?
А ты следишь за трендами?
– Ну, если я назвал свое 50-летие «Запой», конечно, я слежу за трендами.
Ну, знаешь, ты сам трендообразующий тогда, скажем так.
– Нет, я не трендообразующий. Это от лени. Это от вашей журналистской лени. Нашли себе темочку, вот её и разрабатываете уже сколько лет.
Ну Миш, ты же поводы даёшь.
– Ничего подобного. Никаких поводов. Всё – шутка. Вас накололи.
Ха-ха… Да я помню с Охлобыстиным Иваном на «Кинотавре» ты та-а-ак зажигал.
– Не с Охлобыстиным, а с Башировым Александром Николаевичем…
Ну, может быть, мы развеем, если ты считаешь, что это миф, сказ о пьянстве российских актёров.
– Это не миф. Это красивая легенда. Ну, как нет дыма без огня. Да, конечно. Но всё-таки сейчас это уже не в тренде среди молодых артистов. Самый молодой среди пьющих артистов, ну, как бы таких, я имею в виду «медийно-пьющих» артистов, – Лёша Панин. А ему уже за тридцать.
NB. Мне Александр Ширвиндт как-то жаловался, что если раньше проблема была вылечить актёра от алкоголизма, то «сейчас такая пошла театральная молодёжь, что выпить не с кем».
Вот Панин-то поводы даёт покруче тебя.
– Ну, а может, он специально эти поводы даёт. Увидел камеру скрытого наблюдения, раз, два – повод дал.
Актёры должны видеть камеры. Ты же видишь камеры и чувствуешь.
– Поэтому мало записей со мной на YouTube, почти нет.
Многие коллеги твои берутся за мемуары. Как, в принципе, относишься к этой теме?
– Я не умею писать.
Да, не все, Миш, кто издаёт мемуары, умеют писать, они, главное, умеют рассказывать.
– Ну, так неудобняк. Я про себя не очень умею рассказывать. Это есть какой-то набор историй. Там их тридцать пять. Это у всех так. Тридцать пять – сорок историй. Когда ты неожиданно где-то вспоминаешь: «А вот ещё мы там ходили тогда в Сочи» или «А вот, помнится, я был в Германии». Ну, вот такие истории, они есть у всех. Ну, это такие сборники историй о, там, Несчастливцеве, там, о Счастливцеве. Ну, а самому писать, ну, я не знаю, наверное, ещё рано. Я всё-таки человек энергичный. И ещё чего-то я поделаю на сцене.
Нет, ну вот Кончаловский свои знаменитые мемуары начал писать, как раз когда полвека отжил, и этот багаж нажитый он-то и стал описывать. Вот как ты относишься к жанру мемуаров?
– Да относительно ко мне – никак. Я могу даже себе представить, как я уехал куда-нибудь, сел за письменный стол и стал писать. Но я уверен, что я напишу полстраницы или, там, лист, начну перечитывать, увижу, что мысль какая-то была, не вставил, а это вот плохо сформулировано и всё такое прочее.
По-другому сформулирую. Дело не в технологии. Я пытаюсь понять твоё отношение: имеет ли право, допустим, такой человек, как ты, – с известной родословной, с насыщенной биографией (у тебя было много всяких приключений) – право на собственную биографию? Потому что масса людей, ну, я не знаю, допустим, Наташа Негода, ещё кто-нибудь, которые были задействованы так или иначе в твоей биографии, должны быть упомянуты в твоих мемуарах.
– Да нет, я думаю, нет. Во всяком случае, я бы не стал.
А ты Кончаловского читал, его мемуары?
– Да, я читал.
С интересом?
– Не могу сказать, что с огромным. Но читал.
Осуждаешь?
– Не осуждаю, но как-то странно мне. Да и кто я такой, чтобы осуждать Андрея Сергеевича Кончаловского? Андрей Сергеевич – великий кинорежиссёр.
Понял. Хорошо, про режиссёра я понял. Марка Рудинштейна ты читал, где, кстати, описаны и твои «кинотаврические» похождения?
– Да, это я читал. Я читал, потому что это читали все. И то и другое. Ну, это некрасиво, конечно. Но это не моё дело.
Право на биографию
Я беседовал с Андреем Васильевым – продюсером вашего совместного проекта «Господин хороший». И как у профи матёрого спросил, какой бы вопрос он – в качестве журналиста – задал Михаилу Ефремову, который персонифицирует этот проект.
– Он на пенсии как журналист, я просто предупреждаю. Медиаменеджер прошлого десятилетия.
Прошлого столетия даже, я сказал бы. Но с опытом. Опыт-то не пропьёшь. Так вот, такой вопрос, на самом деле очень правильный: насчёт того, что не боишься ли ты, что настолько сольёшься с этим самым проектом, что перестанешь быть актёром, что тебя попросту перестанут приглашать режиссёры? Потому что бренд «Михаил Ефремов» будет ассоциироваться исключительно с «Господином хорошим», с «Гражданином поэтом». Не политическая мотивация здесь, нет, а вот просто приклеится к тебе вот эта вот маска.
– Ну, «Гражданин поэт» же не приклеился.
Фактически это ведь один и тот же проект.
– Это разные проекты. Всё-таки больше от себя я работал в проекте «Гражданин поэт». Было больше, скажем так, интеллектуальной какой-то работы. А в «Господине хорошем» больше, скажу, хулиганства. И, что очень радует, много разных жанров и много разных персонажей. Помню, делали номер по жанру «Христарадина» от моего же имени, по поводу переаттестации артистов, поэтов, творческих профессий каждые пять лет. Ну, я же вот там – один раз, а всё остальное-то я же – в разных персонажах. А если привыкну, ну, что поделаешь… Буду, значит, до гробовой доски господитьхорошить и гражданинпоэтить.
Скажи, а тебе когда-нибудь предлагали те роли, которые ты не принимал нутром? Чувствовал, что это не твоё, но ты вписывался в них из-за денег, допустим? Или из-за возможности сняться у хорошего режиссёра?
– Ну, скажем так, из-за денег вписываешься во всё. А хотел всегда сыграть такого брутального… Но это не моё совершенно. Я всё-таки шпентик как бы с детства. Всегда стоял в конце класса, ну, вот по росту.
Да? Неужели? Какой у тебя сейчас рост, кстати?
– Сто семьдесят пять. У меня и рост не маленький. Может быть, я какой-то невыдержанный, какой-то расхристанный, развинченный… Поэтому мне не удаётся. Но хотелось чего-то такого сурового, с малым движением. Я в каких-то фильмах, может быть, даже и пытался это делать. Но если мне сразу не говорят, что «ох!»… Хотя есть люди, которым те фильмы нравятся, но их не так много. Как, например, «День выборов» или «Бешеная балерина».
Я думаю, это потому, что немножко ты сориентирован на свою микросреду, а не на массовую аудиторию. Вряд ли ты хорошо себе представляешь массового зрителя, понимаешь, что он любит, а что нет.
– Почему? Я думаю, что массовый зритель любит всё хорошее. А всё плохое не любит. Как и любой.
Ну а что это такое – хорошее?
– А это уж как я сойдусь со зрителем, как он меня прочувствует. И если у меня будет, как мне кажется, действие как учили, действие правильное, то всё остальное приложится: от себя пойду, как можно дальше по правильному действию, то всё будет хорошо.
Сам в кино – в качестве зрителя – не очень ходишь?
– Я в кино не очень хожу в последнее время, да и вообще… Ну как, я с детьми хожу. Но это тоже редко бывает, к сожалению.
А почему? Внимание толпы?
– Да нет. Кепочку можно надеть. Это не самая большая проблема в жизни. А потом ещё же есть фишка с мобильным телефоном, когда ты всё время идёшь и как бы по телефону разговариваешь и людям неудобно тебя отвлекать.
Ну, Охлобыстину-то (он мне рассказывал) дети просто подарили курточку с таким огромным капюшоном, специально для походов в кино. А расскажи про детишек своих.
– Хм, «детишек». У меня уже два взрослых дядьки старшие.
Но всё равно же для тебя детишки. У тебя дочери же ещё?
– Да, потом пошли дочери. Анна-Мария, Вера, Надя. И Боря, самый маленький, – Борис Михайлович.
NB. Первенец Никита Ефремов (1988), от жены № 2 – в прошлом литературного редактора в московском театре «Современник» Асии Робертовны Бикмухаметовой, ранее – второй жены Антона Табакова. Второй сын Николай Ефремов (1991), от третьей жены – народной артистки Российской Федерации Евгении Владимировны Добровольской; тоже актёр. Анна-Мария (2000) от жены № 4 Ксении Качалиной, актрисы, дебютировавшей в «первой ленте свободного российского кино» «Нелюбовь» по сценарию Ренаты Литвиновой (1992). И трое (Вера, Надежда, Борис) от Софьи Кругликовой, звукорежиссёра, преподавателя Института современного искусства.
Слушай, я даже не знал, что ты такой у нас многодетный. У вас с Охлобыстиным, значит, одинаковое число наследников?
– Да, у меня шесть, и у него шесть, по-моему.
Ух ты! То есть вы такие прямо реально многодетные, по-восточному! По три дочери, по три сына. Круто, завидую. Ну что сказать? Ты отец-герой. Вот как это называется.
– Я думаю, всё-таки это Ваня отец-герой, потому что всё-таки все дети Ксюшины. А я всё-таки отец-героин, потому что от разных жён дети. От разных. От разных, но всех – любимых.
«У меня вся жизнь – кризис. А как иначе? Иначе неинтересно жить!»
Михаил Ефремов
Понятно. Ну, сыновья-то – они уже определились с выбором по жизни?
– Сыновья, да, по-моему. Ну, старший-то точно определился. У младшего могут быть ещё какие-то выборы. Но всё равно он снимается, понимает в этом что-то. Так что ему надо только образование настоящее получить.
А надо ли?
– Надо. Образование вообще надо. Потому что образование и воспитание – очень рядом. Чем больше образования, тем лучше: даже человек самовоспитываться как-то, может быть, от образования начинает. А с воспитанием и образованием, как раз вот с этим-то, и с культурой – вот с этим со всем у нас полный швах. Вот полных швах!
Произнося «у нас», ты имеешь в виду своё семейство или говоришь о стране в целом?
– Поскольку я «господин хороший», я говорю в целом о стране, конечно.
Понятно. Давай закончим тему про наследниц, про девочек тогда. Они-то кем будут? Кем ты их видишь? Это будет шоу-бизнес?
– Я не хочу говорить, куда именно пойдут, но я надеюсь, что они станут учёными, банкиршами.
???
– Я думаю, что банкиры и экономисты – тоже учёные всё-таки. Если бы все это понимали, как учёные, банкиры и экономисты, то, может быть, не было бы и кризисов. А так ведь никто же не понимает ничего. И куда-то в разные стороны деньги зашвыривают, наверное. Но, с другой стороны, поскольку и Маша, и Вера, и Надя выходили на сцену, то я думаю, что они уже отравлены. Хотя надежда моя на то, что, может быть, Наденька будет танцевать, а Вера будет музыкантом. Такие надежды есть… Анна-Мария, она пишет. У неё увлечения писательские. Вера сквозь слёзы, но занимается на фортепиано.
Почему «сквозь слёзы»? Заставляете?
– Я нет. Но мама… Ну, не то что заставляет, но… заставляет.
А тебя родители заставляли что-то делать?
– У меня мама – демократичный человек. Она меня воспитывала так: иногда даст подзатыльник, но не более того, и то так просто, оттого, что у неё, может, настроение не очень. А так – она меня не отдала ни в музыку, ни в танцы. Была у них, впрочем, попытка, у родителей… Было у них желание, чтобы я выучил английский язык. Ну, чтобы быть человеком мира.
Сниматься в Голливуде?
– Сниматься в Голливуде. Ничего не вышло, хотя действительно я занимался класса, наверное, до четвёртого – до пятого. Помимо того, что в школе учил, ещё у меня был и преподаватель. И надо сказать, дней через пять – через шесть, когда за границей находишься и понимаешь, что надо уже что-то говорить, откуда-то всплывает чего-то.
Маму упомянул, а папу нет. А я о чём подумал? Что ты и Антон Табаков удивительным образом похожи на своих знаменитых отцов внешне.
– Ну, я думаю, не только мы с Антоном. Я думаю, ещё масса есть примеров. Если даже из артистов: я Киру Козакова назову – тоже очень-очень.
Похож, да. Но всё-таки не в такой степени, в какой ты на своего Олега Ефремова.
– Мне очень сложно себя со стороны оценивать. Я знаю, что с детства, лет с тринадцати-четырнадцати у меня получалось показывать папу. Я даже где-то показывал Олега Николаевича. Я помню, что он, когда первый раз стал его показывать (это как раз была первая свадьба Антона), он там чего-то смеялся, потом говорит: «А кто это?» То есть я понял, что со стороны человеку очень трудно себя увидеть. И вот уже давно его с нами нет, но вот это иногда во мне. Чувствую.
Скажи, смотрят дети твои фильмы с участием дедушки?
– Ну, «Айболит-66», конечно, смотрели. «Король-олень» мама показывает. Но сейчас же дети… ну, надо им вкачать в iPad'ы – это называется. Они же другая эпоха.
Скажи, а твой основной проект они отсматривали – «Господин хороший»?
– Сыновья отсматривали. Но они туда и приходили, на выступления. У нас была такая задумка – вызвать детей.
На сцену?
– Нет, не на сцену. В проект «Господин хороший». Там они у нас сидели за столиком и отвечали на каверзные вопросы своих родителей. Но так, смотрят ли – я, честно говоря, не знаю.
Никита играл вместе со своей бабушкой, с моей мамой. Очень интересная пьеса «4000 миль» американского драматурга (Эми Герцог. – Прим. авт.). Они репетировали это всё в театре «Современник», на другой сцене, на Малой. Режиссёр Михаил Али-Хусейн. Пьеса очень интересная.
А как-то в семье обсуждали проект «Господин хороший»? Поскольку он, в общем-то, ну, то, что называется злободневный, актуальный. Или вы про работу не разговариваете в семье?
– Ну как? Я не думаю, чтобы Олег Николаевич это обсуждал. «Хулиганы, – сказал бы, – дураки вы все». А маме я звонил после каждого эфира. Она мне говорит, что и как. Она же переживает, она очень сильно переживает. Когда мы давным-давно вместе репетировали спектакль «Привидение» в театре «Современник» (и у неё главная роль, ну и у меня тоже), она настолько нервничала, как сыграю я, что практически забыла о себе.
В 18 лет с автоматом и мамой на присяге в армии
Ну, то есть она тебя консультирует исключительно по профессии? То есть политические аспекты вы не обсуждаете?
– Как не обсуждаем? Она позвонила Андрею Васильеву, когда начался ещё «Гражданин поэт»: «Андрей, а Мишу не посадят?» На что «Вася» сказал: «А кто же его посадит-то? Он же Лермонтов».
Отлично!
– Это действительно у неё есть. Она же всё-таки «шестидесятник» настоящий. У неё подружка Лия Меджидовна Ахеджакова. С подачи мамы моей я пошёл на суд над Ходорковским. Потому что она туда сходила и говорит, мол, ты знаешь, это историческое дело, это надо посмотреть, чтобы понять машину, которая снова, ну, как бы возникла.
NB. Мишина мама, актриса, театральный педагог Алла Покровская, – из заслуженной театральной семьи. Дед Михаила по материнской линии – прославленный оперный режиссёр Борис Покровский, а бабушка Анна Некрасова – режиссёр Центрального детского театра.
В 7 лет с букетом и родителями в первый класс
А как ты считаешь, богема всегда настроена на фронду?
– Это вот то, что я говорил об образовании и воспитании. Чем больше начинаешь образовываться, тем более сложно всё воспринимаешь. А когда воспринимаешь всё сложно, мир для тебя не чёрно-белый, а какой-то сложный, филоновский, скажем, то, конечно, ты не будешь радоваться тому, что видишь в простых каких-то таких и достаточно подлых делах, которые творит власть в любой стране и в любое время. Это у неё такая обязанность – вредить людям.
Везде и всегда так было.
– Да-да, я это прекрасно понимаю.
Тем не менее мне кажется, что у нас многие люди из твоей, скажем, среды, из среды богемы, они, если, допустим, думают иначе, не в основном тренде, в оппозиционном, они даже не решаются эти вещи озвучивать, потому что среда их будет осуждать. У тебя нет такого ощущения?
– Не знаю, нет. Назови хоть кого-нибудь.
Ну что же я человека буду компрометировать?
– А я начинаю думать и не вижу, не могу сказать. Для меня Федя Бондарчук не перестал быть братским сердцем. Совершенно нет. Сан Саныч Карелин – прекрасный, и Слава Фетисов. Прекрасные спортсмены. И я горд, что я с ними знаком. И они не перестают быть друзьями оттого, что они при власти и всё такое.
Я понимаю, что, если мы сядем и начнём говорить об этом с ними, мы, может быть, и не найдём точек соприкосновения. Но я не думаю, что мы уж такие дураки, чтобы по поводу политики разойтись. Это как в спектакле «Так победим!», который когда-то поставил Олег Николаевич Ефремов, и пришло всё Политбюро ЦК КПСС на этот спектакль. Там Ленин как раз говорил кому-то из левых эсеров: «Если я рву политически, я рву и лично».
Театром эстрады, где вы, кстати, выступали с «Господином хорошим», руководит доверенное лицо Путина, общественный деятель Геннадий Викторович Хазанов. Это тоже к нашему разговору о политических каких-то разногласиях.
– Но это же, по-моему, детство уже.
Не знаю, Васильев в разговоре со мной всё время пытался вывести на тему, что на самом деле «Господин хороший» – такой пропутинский проект.
– Конечно, конечно, конечно.
– Что он, мол, тайно спонсируется Путиным.
– Мы идём – это старый театральный ход, – идём от обратного.
Ход от обратного
Скажи, ты спорт упомянул. Ты любишь спорт?
– Я болел. Я играл раньше в футбол немножко даже. Ну, как играл? По субботам с пацанами.
А-а, в этом смысле?
– В этом смысле.
Просто ты ведь, помню, ездил в Лондон, смотреть игру.
– Ну, это вышла оказия. Как не поехать?
Что за оказия, расскажи.
– Оказия? Это Андрей Витальевич Васильев, который отдал там учиться свою дочь Варю. И у него там есть место, где можно тормознуться, что называется.
В городе Лондонске?
– Да. Потом с Никитой Владимировичем Высоцким мы подумали, что давненько мы не зажигали. И поехали в Лондон. Дней на пять. Там пьётся по-другому. Мы там день рождения мой отпраздновали.Там была Галина Борисовна Волчек, с которой мы встретились в ложе на футболе «Челси» – «Манчестер». «Манчестер» проиграл 1:0. Ну, это было несколько лет назад. Это не сейчас. Это не недавняя история. Просто тогда я был второй раз в Лондоне. Тогда мы были с Никитой такие абсолютно «мы же свободные!», хотим – туда идём, хотим – сюда. Нам не надо куда-то там спешить. Ну, не по делу были, а вот так, отдохнуть. В этом смысле это здорово.
А у тебя вообще плотный график?
– Да.
То есть ты занят без выходных?
– Сейчас совсем стало тяжело выкраивать где-нибудь неделю, чтобы уехать. Когда остаётся на неделе три-четыре дня. И куда их деть? На то, чтобы в кино пойти, или на то, чтобы в театр, или на то, чтобы поехать куда-то чего-нибудь где-нибудь «срубить», или всё-таки отдохнуть?
И выбор всегда делается…
– И выбор – на «рубку леса».
Да, помню твоё замечательное: «Мы – люди честные, наша главная задача – в том, чтобы зрители не скучали. Наша сила в правде, и наша триада – свобода, любовь и бабло – продолжает действовать на народное благо».
PS. Трудно расти в тени больших деревьев. Непросто, родившись в семье знаменитостей, доказать, что ты чего-то стоишь. Но, с другой стороны, ты уже заведомо позиционирован среди великих, что, конечно же, придаёт объём любому действию. Не говоря уже о том, что культурный багаж семейного происхождения бесценен по определению и ни с каким официальным образованием не сравним. Конечно, многие именитые отпрыски актёрских фамилий становятся тупиком гениальности, но не всегда. Бывают и продолжатели традиций, прокладывающие культурный мост между прошлым и будущим.
Миша является ярким представителем актёрской династии и по всем параметрам попадает в категорию «плывущих по течению». Он обладает бесспорными способностями в той сфере, где преуспели его звёздные родители, он органично вписан в среду, его породившую, и унаследовал от отца способность при этом быть «своим» и для массовой аудитории. И если Олегович не создал образ «нашего современника» (что Ефремову-старшему однозначно удалось), то не в силу отсутствия таланта, а в силу несовпадения со временем.
С актером Михаилом Горевым (слева) и друзьями-рокерами: Гариком Сукачевым и Сергеем Галаниным
Михаил Ефремов – непобедимый герой эпизода, мастер ироничной миниатюры, эмоциональный и открытый человек, что считывается зрителем, но день сегодняшний для мужских характеров сложен как никогда. Не то, что рассчитать, но даже предугадать, какой мужской типаж может стать «культовым», не представляется возможным.
Поколение отцов нынешних пятидесятилетних актёров создало целую палитру мужских типажей, и Олег Ефремов вместе с Алексеем Баталовым возглавили список «настоящих мужчин» эпохи. А поколение их детей не особо преуспело в этом. Собственно, за весь постсоветский период у нас случился всего один «герой», и это был «Брат» Сергея Бодрова.
Судьба обрекает талантливого актёра «переходного» в культурном отношении периода на эпизод, красивое украшение полотна, которое целиком и не увидеть. Недаром именно Михаил сыграл один из самых ярких образов в экранизации «Поколения П». Он сам часть поколения, которое уйдёт, не оставив следов, но порадовав современников. В определённом смысле Михаил Олегович продолжил скорее традицию Ширвиндта с Державиным, мастеров сатирического эпизода, но точно не тех, кто совпал с эпохой в ощущении «высоких чувств».
Говоря о Ефремове как о культурной единице, нельзя не вспомнить о его многодетности и о том, что Никита Ефремов уже сейчас подаёт серьёзную заявку на востребованный сегодняшними молодыми мужской характер. Жизнь перетекает из поколения в поколение, и можно с уверенностью сказать, что свой багаж Михаил Ефремов, не растеряв, а приумножив, успешно передал по наследству.
Никита Ефремов
– Разные хорошие писатели, тот же Тургенев, писали о проблеме отцов и детей. Наверное, она существует. Но что-то не верю я в то, что это природный такой закон: мол, рано или поздно между родителями и взрослыми детьми обязательно возникает напряжение и непонимание.
Я больше склоняюсь к тому, что этим стереотипом люди просто оправдывают недостаток доброты. По-моему, будут конфликты или нет, зависит от того, как себя ведут родители и дети. Это же двусторонняя история, верно? Но одной доброты, чтобы их избежать, мне кажется, мало. Особенно в современном мире, в котором очень всё ускорилось.
Мы сегодня успеваем за день переделать множество дел, а на то, чтобы проанализировать их, времени не хватает. И поступки близкого человека, его слова, его настроение тоже не успеваем проанализировать. Вот и «сталкиваемся лбами». Наверное, так было всегда, а теперь ещё больше усугубилось.
У нас с отцом тоже бывали столкновения. Но вот такого, чтобы конфликт грозил закончиться разрывом отношений, к счастью, не случалось. При том, что ни я, ни отец никогда не старались как-то целенаправленно поддерживать, укреплять наши отношения. Всё складывалось так, как складывалось. И спорим, и ссоримся, и скажу вам, что это иногда даже больше сближает, чем полное единодушие по всем вопросам.
Надо сказать, что мы с отцом скорее друзья, чем в классическом понимании «отец и сын». Во всяком случае, назидательность в наших отношениях начисто отсутствует. В них больше иронии и самоиронии. Но когда отцу нужно что-то мне такое «родительское» сказать, он, конечно, скажет.
Хотя, скрывать не буду, главный человек, который меня воспитывал, много в меня вложил, – это мама. Она филолог, большой знаток музыки, театра. В пору моего детства отец на меня влиял куда меньше. Мы и виделись нечасто. Но, мне кажется, это ничуть не помешало нам стать близкими людьми. Родителей и детей делают чужими какие-то совсем другие вещи.
Разумеется, у каждого поколения своя интонация. Вот девяностым годам, когда папа был молодой, была свойственна интонация такого стёба, ёрничества. Мы же поколение информационного бума: выбирай что хочешь – любую книжку, любой фильм в Интернете. И говори что хочешь. Мир открыт, и возможностей больше. Поэтому и интонация такая – напрямую, открытая. Но при этом я абсолютно нормально «считываю» и папины шутки. Его «Гражданин поэт» мне очень даже понятен…
Мои дед и отец – истинные, природные лицедеи. Отец даже говорит, что для Олега Николаевича театр был важнее жизни. Я в этом смысле не в деда. Мне кажется, театр – это не жизнь в полном её понимании. Мне, например, не хотелось бы ради театра жертвовать общением с будущими детьми, жертвовать семьёй. Но – говорю так, а вдруг получится по-другому? Поэтому – что загадывать наперёд? Мне было двенадцать лет, когда не стало Олега Николаевича.
Помню, за неделю до его смерти нас, внуков, привели в его квартиру на Тверской. Видимо, чувствовали, что надо проститься. Но я его не воспринимал как дедушку. Для меня дедушкой был мамин папа, с которым я вырос, профессор филологии Роберт Бикмухаметов. Он переводил Мусу Джалиля, огромный вклад внёс в нашу культуру. И больше помню прадеда – Бориса Александровича Покровского. Как сидел с ним в ложе на «Хованщине» между Ростроповичем и Вишневской. Спектакль шёл четыре часа, и я мало что понимал – и в опере, и в своих соседях. Но ощущение восторга и тайны помню до сих пор.
…Мне было семнадцать лет, когда я поступил в Школу-студию МХАТ, и, к слову, ещё не был так похож на Олега Николаевича, как (часто это слышу) похож сейчас. Тогда это точно никакой роли не играло. К тому же поступал я к Константину Аркадьевичу Райкину, которого сложно удивить родственными отношениями. Но вот после окончания училища меня брали практически во все театры, в которые я показывался. Я даже расстроился: получается, раз Ефремов, то дорога открыта? И тогда решил: пойду в свой родной «Современник».
Конечно, я советуюсь с отцом. Но он никогда не учит «как надо жить», скорее задаёт наводящие вопросы – и ситуация уже благодаря этому проясняется. То есть он уходит от прямых ответов: мол, поступай так, и не иначе. Он направляет – чтобы я сам нашёл решение, чтобы у меня самого мозги работали.
Хвалит ли меня отец? Хвалит. Когда есть за что хвалить. А если что-то не получается, говорит: «Всё будет в обмен на молодость».
Мой дед, Олег Николаевич Ефремов, оставил отцу такую жизненную установку: «Не спеши!» Мне же от отца досталось другое правило: «Больше молчи!» Не хочется нарушать семейную традицию. Вот думаю, что бы такое оставить своему сыну, который, надеюсь, когда-нибудь да появится? Может быть – «Слушай!»? Молчать и слушать – ведь разные вещи? Но это – исходя из моего сегодняшнего опыта. Может быть, с годами что-то изменится…
Автор: Евгений Додолев
фото: Кокошкин; Кокошкин/ ТАСС; Игорь Верещагин; Георг Тер-Ованесов/ RUSSIAN LOOK; Личный архив А.Б. Покровской
