В середине августа 2007 премьер-министр Ольмерт созвал заседание военно-политического кабинета для обсуждения последствий возможного удара по реактору в Сирии. Оно получилось драматическим.
Премьер особо остановился на следующем аспекте: если реактор не уничтожить, израильтянам придется жить в тени постоянной ядерной угрозы. Это может привести к глубокой деморализации населения страны.
Ольмерт процитировал одну из речей Башара Асада в июне того же года, в которой президент Сирии сказал: «К концу лета может случиться нечто, что полностью изменит действительность на Ближнем Востоке».
Как отметил Ольмерт, «Мы не хотим войны. И вообще в этой комнате спор идет не между теми, кто желает войны и теми, кто против нее. Речь идет о том, следует ли рискнуть, чтобы предотвратить еще более крупный риск. В связи с этим, думаю, нет альтернативы удару по сирийскому реактору».
Приближенные Ольмерта рассказывают, что в тот день премьер и министр обороны Эхуд Барак обменивались довольно жесткими записками в мессенджере. При встрече с министром оброны Эхудом Бараком на заседании кабинета Ольмерт пытался разрешить разногласия, но Барак стал убеждать коллег в следующем: преждевременная атака на реактор может привести к большой войне.
31 августа Ольмерт и Барак провели узкую встречу с командованием ЦАХАЛа и силовых структур. Израильское руководство начало склоняться к решению: осуществить бомбардировку реактора в самое ближайшее время. Более того, был выбран один из подготовленных командованием ВВС конкретных вариантов операции. В конце совещания к Ольмерту подошел командующий ВВС, генерал-майор Элиэзер Шкейди: «Господин премьер-министр, доверьтесь нашим пилотам. Они лучшие в мире. Разрешите операцию».
Во вторник 4 сентября ВВС провели заключительную тренировку, — по существу, это была максимально приближенная к реальности имитация атаки реактора.
Рассказывает Шкейди: «А чуть позже позвонил директор Мосада Меир Даган. По его словам, одно из СМИ в США задало Пентагону вопрос, есть ли в Сирии ядерный реактор. Это был как раз тот случай, которого опасались в Израиле. Ведь любое обсуждение этой темы в прессе могло побудить сирийцев усилить средства ПВО на подходах к реактору и лишить нас преимущества внезапности.
Мы попросили премьер-министра срочно созвать заседание кабинета и получить санкцию на проведеник операции. Это было в ночь на 5 сентября».
Утром 5-го кабинет собрался в Иерусалиме. Шкейди же отправился на базы ВВС Хацерим и Рамон, чтобы поговорить с экипажами, которые были выбраны для участия в операции.
Шкейди: «Я сказал парням: то, что вам предстоит сделать, имеет невероятное значение для страны. Вы не должны возвращаться на базы до тех пор, пока реактор не будет уничтожен. Однако по возможности избегайте боев с самолетами противника». Для боевых пилотов, которые годами тренируются для того, чтобы сражаться с самолетами врага, услышать такое было потрясением».
На заседании кабинета начальник генштаба, генерал-лейтенант Габи Ашкенази обрисовал ситуацию, охарактеризовал возможные сценарии и альтернативу, и рекомендовал нанести удар по реактору.
Позже в тот же день (около 18:00) в комнате, прилегающей к залу заседаний правительства, собрались премьер Ольмерт, министр обороны Барак и министр иностранных дел Ципи Ливни. К этому трио присоединились директор Мосада Даган, начальник генштаба Ашкенази и начальник военной разведки, генерал-майор Амос Ядлин. Операцию одобрили единогласно. Было решено также, что это будет ограниченная атака с воздуха.
После этого Ашкенази вернулся в комплекс генштаба в Тель-Авиве. Он созвал заседание коллегии генштаба. Многие из участников этого форума впервые услышали о наличии ядерного реактора в Сирии.
В тот вечер один из секретарей начальника генштаба праздновал бракосочетание. Ашкенази и другие командиры были приглашены на торжество. Чтобы не вызвать ни в ком ни малейших подозрений, все приглашенные, в том числе и начальник генштаба, пришли на свадьбу.
Недавно Ашкенази вспоминал: «Я смотрел на танцующих гостей и думал: если что-то пойдет не так, через несколько часов все эти люди будут разбужены завыванием сирен и взрывами «Скадов». Еще по окончании заседания кабинета я предостерег министров: каждый, кто скажет кому бы то ни было хоть слово об операции, будет нести полную ответственность за возможную ответную атаку Асада. Любой из вас, кто в телеинтервью в ближайшие часы скажет хоть что-либо каким-то туманным намеком, рискует вызвать большую войну».
Ольмерт остался работать в своем кабинете. Через 8 часов, то есть ближе к вечеру 5 сентября, премьер пригласил к себе лидера оппозиции Биньямина Нетаниягу («Ликуд»). «Биби, это произойдет сегодня в полночь», — сказал Ольмерт давнему политическому противнику.
Нетаниягу пожелал ему успеха и сказал: «Я буду реагировать в соответствии с обстоятельствами». Ольмерт подчеркнул, что и после атаки необходимо сохранять все в тайне. Потом премьер после двухчасового сна отправился в Тель-Авив, чтобы следить за операцией из специального бункера в генштабе вместе с Бараком, Ливни, Ашкенази и Шкейди.
Операция «Soft Melody»
По словам Дэвида Маковского, исследователя из вашингтонского института ближневосточной политики, кроме восьми истребителей, которым предстояло непосредственно атаковать реактор, в операции участвовало также несколько других самолетов. Машины взлетели с аэродромов Рамон и Хацерим и направились к северу вдоль берега Средиземного моря.
Вспоминает пилот ВВС, полковник Амир: «Мы взлетели в 22:30. Ночь была очень темной. Шли на высоте 100 метров. Радиосвязи между самолетами не было, мы договорились об этом заранее, чтобы не дать сирийцам шанс обнаружить нас. Позже выяснилось, что не все системы в нескольких самолетах работали в нужном режиме, но тогда об этом никто не знал, кроме самих пилотов. Каждому надо было все решать самому, наедине с небом и приборной доской.
Мы шли над вражеской территорией. Если системы обнаружения засекают самолет, вы сразу оказываетесь в аду. Но полет к цели прошел относительно спокойно, нас не обнаружили.
Приблизившись к реактору, мы поднялись выше, согласно плану. Каждый из самолетов сбросил две бомбы. Крыло подрагивает, освобождаясь от бомбы, пилот это чувствует.
Взрывы начинаются через несколько секунд. Я вижу их на экране тепловизора на приборной доске, но их видно и просто из окошка кабины. Взрывы очень мощные, реактор заволакивает густым дымом.
Мы были над целью 2-3 минуты, а затем легли на обратный курс, снизившись насколько это возможно, как и было предусмотрено планом. После удара я почувствовал душевный подъем, поскольку задание было выполнено. Однако надо было и на обратном пути быть бдительными и осторожными, нам предстояло пройти сотни миль над районами, насыщенными комплексами ПВО».
После попадания бомб в цель каждый отбомбившийся пилот должен был включить рацию и передать в сеть, развернутую между восемью самолетами, кодовое слово «Аризона». Получив эти сигналы от всех самолетов, один из F-16i на специальной частоте ретранслировал то же слово «Аризона» на командный пункт в Тель-Авиве. И тут же истребители снова отключили рации. Было 00:25 6 сентября по израильскому времени.
Амир: «В 01:30 мы вернулись на свои базы. Мы не исключали, что, осознав случившееся, сирийцы ответят нам, и тогда дело пойдет к войне.
Самолет после приземления отбуксировали в ангар на базе Хацерим. Там нас ждал командир базы, бригадный генерал Шели Гутман. Когда мы спустились из кабины, он бросился обнимать нас. Гутман – довольно сдержанный человек. Не помню, чтобы он прежде так проявлял свои чувства. Но в этот раз он не переставал улыбаться и повторять: «Вы – чемпионы!».
На обратном пути, чтобы уменьшить вес и сэкономить топливо, один из самолетов сбросил опустевшие подвесные топливные баки. Они упали на турецкой стороне сирийско-турецкой границы, создав две проблемы.
Во-первых, инцидент и фотографии баков с надписями на иврите свидетельствовали о том, что израильские самолеты были в этом районе. Во-вторых, надо было как-то объясниться с турками. Турция тогда была страной, дружественной Израилю, хотя Реджеп Тайип Эрдоган уже возглавлял правительство.
Сразу после атаки Ашкенази отправил начальника военной разведки Ядлина в Анкару к начальнику турецкого генштаба — объяснить соображения и обстоятельства, и убедить его в том, что не было абсолютно никаких нарушений суверенитета Турции во время операции. Турки были недовольны, но решили не поднимать шума, — видимо, потому что понимали, что ядерное оружие в руках режима Асада могло бы стать угрозой и для них.
Сирия не дала никакого военного ответа на удар по реактору. Таким образом, подтвердился прогноз разведки, что Асад проявит сдержанность.
Шкейди покинул командный пункт в Тель-Авиве только после того, как самолеты вышли из зоны досягаемости сирийских зенитно-ракетных комплексов. Все были в состоянии эйфории. Зав. канцелярии Ольмерта Йорам Турбович сказал: «Господин премьер, даже если вы завтра уйдете в отставку, народ Израиля вас уже не забудет. Вы сделали для него огромное дело».
Вскоре после этого Ольмерт позвонил президенту США Джорджу Бушу по секретной линии связи. Буш в те дни находился в Австралии. «Господин президент, вы помните нечто на севере от Израиля, что нас беспокоило? Так вот, его больше нет», — сказал Ольмерт. «Очень хорошо», — ответил хозяин Белого дома.
На следующей день сирийское информагентство опубликовало лаконичное заявление: сирийские ВВС выбили проникшие в воздушное пространство страны израильские самолеты.
В Израиле сочли это лживое заявление, лишенное каких-либо подробностей, подтверждением того, что Асад действительно намерен вести себя сдержанно. Несомненно, сирийское руководство чувствовало, что его унизили, но Израиль молчал. Поэтому Дамаск мог относительно спокойно распространять свою ложь.
Сразу после уничтожения реактора Израиль приступил к проведению дипломатической акции прикрытия, подготовленной заранее. Лучшие израильские дипломаты, высокопоставленные руководители разведки и другие официальные лица конфиденциально сообщили лидерам западных и ряда других государств о секретном сирийском ядерном проекте. Очень многих удалось убедить, что Израиль действовал правильно. Опасность международного скандала была нейтрализована.
Амир: «Возникла экзистенциальная угроза для Израиля, и мы справились с ней, как более четверти века до этого наши ВВС справились с угрозой, созданной ядерным реактором в Ираке.
Наша безопасность тесно связана со способностью ликвидировать угрозы в отдаленных от нас странах и регионах. После операции в Сирии мы также заметно усилили нашу разведку, расширили диапазон действий и повысили способность атаковать тайно».
В течение последнего десятилетия две оперативные эскадрильи ВВС тщательно хранили секрет атаки. Амир говорит, что он никогда не рассказывал своей жене о той ночи над Восточной Сирией. «Эфрат будет знать об этом только сейчас, когда публикуются статьи и интервью».
Эпилог
Через несколько дней после израильского удара сирийский режим приступил к очистке территории на месте уничтоженного реактора. Поэтому, когда вскоре МАГАТЭ захотело послать инспекторов в Дир А-Зур, чтобы проверить слухи, что там строился ядерный объект, Асад ответил отказом, сказав: «На этом месте ничего нет и никогда не было».
Амос Харэль, Алуф Бен, «ХаАрец», Д.Н.»
Фотоиллюстрация: Илан Асайег.
