Снимать Михаила Жванецкого на сцене можно только в первые пять минут.
Чувствовалось, что и сам он, выходя к публике, немного скован и
напряжен. Нервно открывал свой знаменитый портфель, доставал из него
рукописные листы, раскладывал их на столе, пишет «Комсомольская правда».
И первые слова после встречных аплодисментов писатель сказал даже как-то с грустью:
«Вот я и приехал в такую родную враждебную страну… Но меня не надо
бояться – я давно отключил радио и телевидение, поэтому добр и весел…
После почти двухчасового концерта зал аплодировал стоя, зрители несли
цветы и поздравляли Жванецкого с прошедшим недавно 80-летием. И как
обычно народ обсуждал самые яркие цитаты из выступления».
Издание приводит некоторые из них:
– То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится. При
диктатуре все боятся вопросов, при демократии – ответов. При диктатуре
больше балета и анекдотов, при демократии – поездок и ограблений. При диктатуре могут прибить сверху, при демократии – снизу, при порядке – со всех сторон.
– Есть три пути развития: стоять на месте, лежать на месте и наш – лежать на правильном пути.
– Украинцы и грузины, как молодожены, – хотят жить одни. А россияне, как родители, – хотят жить с ними.
– Чиновник! Всегда помни, что ты взяточник! Тебе потом напомнят, но поздно будет… Бизнесмен, всегда помни, что ты мог тихо уехать из этой
страны. Когда тебе об этом напомнят – хрен ты оттуда уедешь… Политик,
всегда помни: наши люди пьют из чувства протеста. Как только пить
перестанут, ты не спасешься!
– Самая страшная месть – это прощение.
– Твой ребенок – первый человек, который от тебя полностью зависит, а ты не сможешь им руководить.
– Есть свидетельство о рождении. Есть свидетельство о смерти. А где
свидетельство о жизни?
– Если на одну чашу весов положить случайные связи, а на другую –
хороший коньяк, я бы выбрал… Постой, а зачем их класть на разные чаши?
– Я был здоровым и думал: умру, когда захочу. А теперь понял: меня могут и не спросить.
– Пьеса закончилась на час раньше спектакля.
– Отец говорил мне: не спеши – и все сбудется. Все сбылось – я уже не спешу.
– Это аптека? А против детей постарше у вас есть что-нибудь?
– У тебя диабет, тебе нельзя сладкого – оставь эту женщину!
– Когда уходит любимый человек, говорят: «Время лечит». Но когда оно вылечит – уйдет и время.
– За что я вас люблю, киевские зрители, так это за полное взаимопонимание, потому что ничего страшнее нет того, когда муж ходит
за женой и умоляюще говорит: «Ну я же пошутил…»
Михаил Жванецкий, Москва
Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда – не связываться, главная задача церкви – не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.
На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик "Горько" уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая – беременность.
Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию – с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57). Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника.
Радиации у нас никто не боится – считается, что умереть от неё мы просто не успеем.
В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-го года, едят только "новые русские".
Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях – в сто раз меньше.
Приятное новшество – пение под фонограмму: любимый певец прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт.
То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, "браво" не слышу… "Вяло! – кричит он на нас, – вялые вы!".
Это мы-то в зале вялые? "Не слышу вас!" – кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.
Все газеты пишут о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть.
Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить.
В результате: как ограбить банк – знает каждый россиянин, как сохранить там деньги – не знает никто.
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично.
Женщины наоборот – раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.
Президент для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент…
Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем – мы ещё не подобрали.
Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет.
Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову – перестаёшь соображать.
В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: "Ты как по-английски?" – "Читаю свободно, но не понимаю ни хрена".
Что хорошо в России – все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково…
