Сын еврейского кучера Петр Шафиров сохранил для России Петербург, Прибалтику и Псков, спасая Петра Первого от поражения в очередной русско-турецкой войне. Вице-канцлер, тайный советник, кавалер ордена Андрея Первозванного – о такой карьере еврею нельзя было и мечтать. Но вскоре по надуманному обвинению его приговорили к смертной казни. Он был помилован императором лишь в ту секунду, когда топор был уже занесен на его головой. Что узнал о своем еврейском вице-канцлере Петр Первый, разбирался корреспондент Jewish.ru
«…По суду на Генеральном дворе имеет быть экзекуция над некоторою знатною персоною в Кремле на площади близ Сенатской палаты сего февраля 15 дня…» 14 февраля 1723 года начинавшееся этими словами объявление развесили по Москве, и назавтра народ потянулся к Кремлю: когда еще увидишь, как рубят голову вице-канцлеру, действительному тайному советнику и кавалеру ордена Андрея Первозванного? Петра Шафирова подвели к плахе под руки: он был так толст, что и в cпокойные-то времена ходил с трудом, а сегодня у него подкашивались ноги. Бывший вице-канцлер перекрестился и встал на колени, палач занес топор, но лезвие врезалось не в шею, а в плаху, в нескольких пальцах от головы. Шафирова подняли на ноги и объявили ему помилование «за оказанные государству услуги». У него отобрали чины и ордена, поместья и петербургский дом, после чего отправили вместе с семьей в Сибирь, на Лену – но он туда не доехал.
«Приказывал я тебе, чтобы Шафирова послал в Ярославль, но понеже по письмам я чаю быть розыску скорому, того ради лутше в Новгород привезть для близости…» Это известные нам строки из письма императора своему кабинет-секретарю, но больше никаких деталей. Загадочен и сам приговор: одного из первых вельмож страны, верного и давнего сподвижника государя обвиняли в неуважении к Сенату, покровительстве родственнику и хищениях. Такие грехи имелись у всей российской элиты, и казнить ее в этом случае надо было бы чохом. Почему император запретил сосланному Шафирову входить в церковь? Быть может, ему была известна тайна бывшего вице-канцлера, крещеного еврея, не отказавшегося от обычаев своего народа? Однако вера волновала Петра в последнюю очередь, он ценил компетентность и верность. Так не намекал ли император на иной, непростительный грех?
Шафировы, как и вошедшие в русскую историю Копьевы, Веселовские, Евреиновы, появились на Москве после взятия Смоленска, во время русско-польской войны 1654–1667 годов. Война эта велась со страшными жестокостями, особенно доставалось евреям, которых на Руси в то время знали, в основном, по Священному Писанию да понаслышке, но заочно ненавидели. Смоленским евреям повезло, их судьбу решило соглашение о капитуляции города: они могли принять православие и перебраться в Москву со своим добром или уйти в Польшу, потеряв все. Файвел Шафир крестился и стал Павлом Шафировым. Была и другая версия: говорили, что отец Шафирова стал крепостным человеком боярина Хитрово. Но уже при сыне царя Алексея Михайловича, Федоре, Павел Шафиров стал дворянином и, не оставляя службы в Посольском приказе, занялся торговлей – с чего бы он ни начал в Москве, это была впечатляющая карьера.
Его сына царь Петр знал с молодости. Если верить легенде, их знакомство состоялось около лавки, где Шафиров-младший служил сидельцем у родственника, купца Евреинова, предка знаменитого театрального режиссера. Петр разговорился с бойким продавцом, то, что Шафиров владел французским, латинским, немецким, голландским и польским языками, его поразило:
– Кто тебя выучил?
– Мой отец, переводчик Посольского приказа Павел Шафиров.
– Ты мне надобен.
Он велел Шафирову прийти к нему завтра поутру, захватив аттестат от хозяина – в итоге юношу определили в переводчики Посольского приказа. Здесь Петр Шафиров прилежно служил и вскоре отправился вместе с Петром в «Великое посольство» на Запад. Когда Петр, узнав о стрелецком мятеже, помчался обратно в Москву, Шафиров оказался одним из его спутников. Так молодой человек стал делать карьеру, а о среде, в которой ему пришлось пробиваться наверх, мы можем судить по мемуарам оказавшегося в Москве конца XVII века «попаданца», прототипа главного героя акунинского «Алтын Толобаса» и персонажа романа Алексея Толстого «Петр I», шотландского наемника Патрика Гордона. Бравый вояка соблазнился высоким жалованьем и перешел из польской службы в русскую. Царские эмиссары сулили ему золотые горы, но, как только он пересек границу, ему стало нехорошо: всюду грязь, неустройство, люди неприветливы и недоброжелательны, никто не улыбается. Добравшись до Москвы, Гордон от огорчения заболел, город показался ему ужасным, да и с жалованьем его обманули. Но он честно служил и сделал карьеру, стал генералом, получил большие имения. Царский указ требовал «сукиных детей немцев на воеводства не посылать», и все же знания, рвение и ум перевешивали. Так было и при отце Петра, а уж при нем самом все происходило еще быстрее и легче, хотя и поразившего Гордона бытового безобразия стало намного больше. В Англии Петр I с товарищами, среди которых был и Шафиров, начисто разгромили отведенный посольству дом адмирала Бенбоу, сломав и испортив все – от мебели, обоев, печей и печных труб, ограды и домика садовника до садовых деревьев. Пьянство было любимой царской привычкой, уклониться от него было нельзя. К выпивке пристрастился и сын Шафирова, Исай, кончилось это плохо.
Поначалу Шафиров не слишком выделялся из числа ближайших сподвижников Петра – он был блестяще одарен, но бездарей и не держали. Шафиров вел переговоры с польским королем и семиградским князем, стал вторым человеком российской дипломатии, а после смерти князя Головина и ее неформальным главой, «серым кардиналом» при неумном канцлере Головкине. Шафиров показывал себя как великий знаток человеческих слабостей, всегда точно знал, кому надо дать взятку и какую, был блестящим переговорщиком, трудоголиком, незаурядным публицистом. Его трактат «Рассуждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый к начатию войны против короля Карола XII шведского имел…» дважды издавался огромным для того времени тиражом, был переведен на немецкий и английский.
Так, потихоньку Шафиров сколотил большое состояние: у него была ткацкая мануфактура в Москве и совместный бизнес с могущественным царским фаворитом Меншиковым, с которым они организовали китобойный промысел на Белом море. А в июле 1711 года Шафиров оказался спасителем Отечества. После Полтавы Петр I переоценил свои силы, ввязался в войну с союзником Швеции, Турцией, и 190-тысячная армия великого визиря прижала к реке Прут царя вместе с 39 тысячами усталых солдат, царицей и придворными, среди которых был и Шафиров. Заканчивались порох и вода, турки простреливали подходы к реке. Петр I подготовил послание в Россию: в нем царь велел сенаторам не исполнять его приказания, если он попадет в плен, а в случае его гибели избрать из своей среды достойнейшего. На переговоры царь отправил Шафирова, Петр был готов пожертвовать всем: отдать шведам завоевания в Прибалтике, Псков, срыть Петербург… Но янычары устали от боев и не хотели сражаться, а Шафиров дал великому визирю огромную взятку, и дело ограничилось малым: турки получили Азов, пришлось срыть укрепления Таганрога. Русская армия вышла из окружения с барабанным боем и развернутыми знаменами, но Шафирову пришлось отправиться в Стамбул заложником и переговорщиком. Там он провел два года, ведя переговоры, интригуя, раздавая взятки и время от времени оказываясь в заключении – такова была турецкая манера вести дела. В конце концов султан послушался совета подкупленного Шафировым верховного муфтия и подтвердил условия мира. Шафирова отпустили в Россию, возвращение в Петербург стало его триумфом: он получил орден Андрея Первозванного, через три года – высший статский чин, стал действительным тайным советником. А всего через шесть лет его приговорили к смерти и помиловали, инсценировав казнь.
Петровские любимцы враждовали со старой знатью, и Шафиров, имевший в зятьях Долгорукого, Салтыкова, Гагарина, Хованского и Головина, рассорился с олицетворявшим всех петровских «новых людей» Меншиковым (у них имелись и денежные счеты: бывшие компаньоны не поделили беломорский бизнес). Ближайшие приближенные царя тонули в дрязгах, причины которых трудноуловимы, а проявления дики: злейший гонитель Шафирова обер-прокурор Скорняков-Писарев слезно жаловался Петру, что во время пирушки вице-канцлер собирался заколоть его, мертвецки пьяного, шпагой (абсурдно хотя бы потому, что Шафиров в это время был толст, как бегемот, и с трудом ходил). Поссорившись во время заседания Сената, Меншиков, Шафиров и Скорняков-Писарев поносили друг друга на чем свет стоит: «…Шафирову отдали почту, где он безбожно завышает таксы и кладет все к себе в карман», «А Меншиков захватывает чужие земли, его сообщник – брат обер-прокурора», «Шафиров – сын кучера-еврея, боярского холопа», «Дядю Скорнякова-Писарева повесили за воровство» – и так далее…
Петр в это время был в персидском походе. Когда он вернулся, каждый из участников ссоры получил свое: Скорняков-Писарев отправился в ссылку, Меншиков утратил его доверие, Шафирова приговорили к казни. Писавший «Историю Петра I» Пушкин изумлялся: «За то, что Шафиров при всем Сенате ругал поматерну обер-прокурора Скорнякова-Писарева, кажется, на смерть осудить нельзя».
Тайну этого приговора, наверное, надо искать в судьбе шафировского родственника и воспитанника Авраама Веселовского, полиглота и карьерного дипломата, мастера тайных дел, большого специалиста по шифрам. Веселовский был русским резидентом в Вене и возглавлял охоту за бежавшим от отца царевичем Алексеем, нелюбимым сыном Петра от брошенной и заточенной в монастырь жены. Авраам Веселовский сказался больным и увильнул от розыска царевича, Петр приказал ему вернуться в Россию, а он вместо этого стал первым на Руси дипломатом-невозвращенцем. Некоторые считают, что Веселовский советовал Алексею Петровичу не возвращаться в Россию, а за ним-де стоял Шафиров. В 1724 году, когда Шафирова приговорили к смерти, его родственник находился в Англии и просил британское гражданство.
Шафирова могли погубить и могущественные враги, обвинения в казнокрадстве были опасны, но последним камнем могло стать подозрение в неблагонадежности – этого Петр не прощал. Судьба бывшего вице-канцлера была бы печальна, но последние два года жизни и так были нелегкими для царя: он заподозрил в измене вторую жену, единственного человека на свете, умевшего усмирять его гнев. Камергера царицы, ее любимца Виллима Монса, Петр казнил, самой Екатерине просто перестал доверять. Разговоры с женой давались ему с трудом. Однажды посреди фразы он взял в руки дорогую китайскую вазу:
– Вот прекраснейшее украшение моего дворца… – тут ваза полетела на пол. – …Захочу – и разобью его вдребезги!
Царю стало не до Шафирова. А после смерти Петра так и вовсе все резко изменилось. Гвардия посадила на трон его вдову, Екатерина I вернула Шафирова из ссылки, возвратила ему ордена, пожаловала чином – всего на два ранга меньше, чем у него был до приговора, подарила золотую шпагу покойного императора. Он смиренно благодарил ее, говорил, что недостоин таких милостей, помянул свою вину… Императрица его прервала:
– Я помню ваши заслуги.
Петр Шафиров прожил еще 14 лет. Со временем он выслужил свой бывший чин, занимал важные посты, но прежним влиянием уже не пользовался. Эти годы он провел так же, как и всю жизнь – в трудах и хлопотах на службе государству, разъездах от Персии до Архангельска и попытках восстановить состояние: Шафирова по-прежнему упрекали в казнокрадстве. Впрок нажитое не пошло: его сын Исай, с детства приученный к вину, спился, проиграл все унаследованное от отца имущество и умер в бедности.
А вот их родственник Авраам Веселовский, бежавший от царского гнева на Запад, прожил долгую, мирную и счастливую жизнь. Он обосновался в Швейцарии, принял протестантство, занимался коммерцией и разбогател. Веселовский состоял в переписке с Вольтером, рекомендовавшим своего корреспондента Екатерине Великой. Царица звала его в Россию, но Веселовский не вернулся, ему хватало воспоминаний. В его женевском доме висел портрет Петра I, подаренный ему самим царем. Уверяли, что в старости, проходя мимо него, он вздрагивал. Это, быть может, и апокриф, но точно известен его ответ графу Орлову-Чесменскому, спросившему Веселовского, почему он не возвращается: «На родину я вернусь, когда в ней утратят силу три пословицы: “Без вины, а виноват”, “Хоть не рад, да готов”, “Божье, да государево”…»
Алексей Филипов
